Цепляется взгляд за последние тени,

      За память проживших не так и не с теми,

      за ревность, за жалость, за все, что прижалось

      к моей онемевшей душе.

      Пропавший корабль пролетает, беззвучен,

      над контуром темным лесов и излучин,

      над жизнью запойной, над выцветшей поймой —

      и вновь исчезает в ковше.

      Утраченный миг, пустота на радарах,

      день запуска на фотографиях старых.

      Неведомой нотой, как вечной зевотой,

      небесная давится медь.

      И мечется дух, неразрывен и плотен,

      от черных тетрадей до черных полотен,

      по страшной орбите – от слова «терпите»

      до слов «невозможно терпеть».

      То ли солнце в преддверии тьмы

      Зависает над краем:

      Наши тени все больше, а мы —

      Мы почти исчезаем.

      Ты поймешь это лучше, прости,

      Чем иной обреченный,

      Ведь тебе не пристало расти,

      Будто лилии черной.

      Горсть земли, чья межводная власть

      Неделима отныне, —

      Ты заветных времен дождалась,

      Как и все остальные.

      И теперь то, чем живы они

      В этом мареве едком,

      Достается, как в лучшие дни,

      Не потомкам, а предкам.

      Твоя тень все растет и растет,

      Как шальные наценки,

      Но твой плащ – он истреплен, истерт,

      Он наброшен на церкви.

      И сейчас нам понятен, как встарь,

      Светлый ужас, в котором

      Ты глядишь на далекий алтарь

      Тициановым взором.

      И подставленная бризу верфь,

      И дворец с темным садом —

      Все привыкло смотреть снизу вверх

      на вознесшихся рядом,

      На паром, что ползет поутру

      Из лагуны неспоро,

      Как фигурка, что взяли в игру

      Из другого набора.

      Ты идешь на знакомый вираж,

      Для прыжка напружинясь.

      Прежний мир был приземист, а наш

      Оказался прижимист.

      Да и город всегда был таков,

      Щедрый лишь на осадки —

      Рыбаков, как и учеников,

      Не бывает в достатке.

      Разбежался по тучам озон,

      Львы на юг отлетели.

      Наступает большой несезон,

      Удлинняются тени.

      Облетает ухоженный сад,

      Не спеша и опрятно.

      Ну а мы подрастем – и назад,

      Подрастем – и обратно.

      В белом сне, в твоем покое мутном

      зазвенит расшатанный металл.

      Так щелястый дом похмельным утром

      прогревает тот, кто первым встал.

      Лязгает безжалостно заслонкой,

      гулко снег сбивает о порог,

      сыплет