ДеньГа. Книга странствий человеков в людском море. Семивэл Семивэл
Читать онлайн книгу.
да земфиры… Нет, в Земфиру не хочу. Да и она, говорят, нашего брата не жалует… Шутка.
Я вздохнул. И припомнил, что вообще-то поначалу обзавёлся пишущей машинкой «Москва», но уж больно коряво она печатала, с каким-то не молоточковым, а – молотковым боем, причём прикладываться к клавишам надо было основательно, крепко. Нет, вопреки названию, на столичную штучку она совсем не походила, была какая-то нелепая, кое-как придуманная, кое-как свинченная… Кто имел с ней дело, тот не осудит меня за то, что при первой же возможности я ей изменил. С Любавой. Вспоминаю именно так, без кавычек, как о близкой подруге и соратнице.
О, милая-милая моя Любава! Я относился к ней, почти как к живому существу. Ладная, симпатичная, в сравнении с высокой и угловатой москвичкой – более компактная, с округлыми эргономическими формами. И печатала вполне, вполне прилично. Сколько счастливых дней и вечеров (ночью, к великой моей досаде, шуметь было нельзя) провели мы вместе! Сколько текстов она родила мне! И сколько удовлетворения и даже радости выпало на мою судьбину именно с Любавой! Поэтому, даже сейчас, когда вдруг припомнилось всё по прошествии стольких лет, мне стало неловко, даже стыдно. Я ведь, подлец, идя по жизни с Любавой, мечтал всё это время о другой, особе знаменитой и любимой всеми советскими писателями и журналистами той поры – бело-красной югославской красавице.
Невысокого росточка, по-настоящему компактная, с удивительно пропорциональной, да что там – просто о-фи-ги-тельной фигурой! А походка! Как легко и мягко летали её литерные ножки! И с каким восхитительным поцелуйным чмоком впечатывали они в бумагу свои стильные буковки! Песня! Сказка!.. Никак не вспомню имя красавицы… А ведь сох, истомился весь желанием владеть! Так, в интернете значится: Юнис тбм де люксе. М-да, ну и имечко! Не мудрено, что не запомнил.
Увы, югославская чаровница с невнятным именем так и не поселилась в моём кабинете. Уж больно дорога была, и пока я копил на её прелести, пишущие машинки были упразднены как класс – пришли компьютеры. А бедная моя Любава, разжалованная в экспонаты, ещё долго стояла у меня на отдельной тумбочке. Не офутляренная, регулярно протираемая мягкой тряпочкой, она сохла по мне и по живому делу своей невостребованной чернильной лентой и молча терпела явное превосходство американского выскочки. И, подозреваю, жестоко страдала, наблюдая за стремительной компьютеризацией редакционного пространства и, как следствие, позорной сменой ориентации у профессионалов-мужчин («Как можно изменять им, живым механическим машинкам,с этими бездушными компьютерами, с их железом и софтом, микросхемами, жёсткими-прежёсткими дисками, драйверами! Ведь взяться не за что!) Даже увезя отставницу домой, у меня долго не поднималась рука заключить свою верную помощницу в её чёрный пластмассовый футляр с тем, чтобы, подобно прочим своим коллегам, убрать куда подальше. Когда же через пару лет я всё-таки унёс её в чулан, то дал себе слово: наступит день, и я вызволю свою Любаву оттуда. Вот отремонтирую свой домашний кабинет, и водружу механическую диву на почётное место.
Кстати…