Подметные письма. Евгений Евгеньевич Сухов
Читать онлайн книгу.
на мои слова прокурор Бальц и добавил: – Как по мне, так слишком много ответственности.
«Зато должность генеральская", – хотел было сказать я, но промолчал. И произнес единственное:
– Привыкнете…
– Как скоро вы желаете ознакомиться с делом? – спросил окружной прокурор.
– Немедленно, – не раздумывая ответил я. – А иначе зачем меня принесло в Нижний?
Бальц понимающе кивнул и вызвал секретаря:
– Николая Хрисанфовича ко мне.
Через несколько минут, проведенных в праздных вопросах со стороны окружного прокурора "как доехали?", "где остановились?" и "как вам Нижний?" и с моей стороны банальных ответов "спасибо, хорошо", "в гостинице "Париж", "впечатляет", в дверь кабинета Бальца постучали.
– Войдите, – громко произнес окружной прокурор Бальц.
В кабинет не очень ловко и как-то бочком протиснулся небольшого росточка старикан в поношенном сюртуке с орденским крестиком Святого Владимира Четвертой степени в петличке, дарованном, судя по цифре "35" на нем, за непорочную тридцатипятилетнюю службу в классных чинах. Старику бы открыть дверь пошире, вот тогда и протискиваться бы не пришлось. Но видно в Нижнем Новгороде свои традиции и широко открытая дверь в кабинет начальства воспринимается, как признак вольнодумства и неуважения к высокой должности. Стало быть, старикан в поношенном сюртуке вольнодумцем не являлся и начальство премного уважал. Покосившись на меня и чуть кивнув, старикан остановился в нескольких шагах от стола, за которым восседал окружной прокурор Бальц.
– Явился по вашему указанию, – отрапортовался орденоносный старикан, снова покосившись на меня.
– Ну что вы, Николай Хрисанфович, называйте меня просто по имени-отчеству. Я ведь вам уже г оворил.
– Не могу-с, господин коллежский советник, не приучен-с.
Кажется, прокурору Бальцу стало неуютно от стариковой почтительности, и он поспешил представить мне вошедшего:
– Вот, Иван Федорович, прошу любить и жаловать: наш лучший и старейший судебный следователь Окружного суда Николай Хрисанфович Горемыкин, надворный советник.
Представившись Горемыкину, я более внимательно присмотрелся к нему. По его летам, а ему было крепко за шестьдесят, если не слегка за семьдесят, Николаю Хрисанфовичу давно бы было положено иметь чин тайного советника или, на худой конец, действительного статского советника и сделаться «его превосходительством». Однако судебный следователь Горемыкин имел по табели о рангах всего седьмой классный чин, что для его возраста, а главное выслуги лет было явно маловато. «Ну, коли старейшие и лучшие здесь ходят в надворных советниках, – невольно подумалось мне, – то худшие, верно, так и остались в коллежских регистраторах».1
Во взгляде и манере держаться, читалась вся непростая судьба судебного следователя Николая Хрисанфовича Горемыкина. Да и фамилия, доставшаяся ему от предков, один из которых однозначно мыкал горе, была недвусмысленной. К тому же я где-то читал, что имя
Коллежский регистратор – низший классный чин в Табели о рангах.