Месяц свои блёстки

      в городе развеял.

      Мчусь по перекрёсткам

      с дальним светом хлёстким,

      за рулем трезвею.

      Выпала дорога

      дальняя на дачу.

      Маша-недотрога

      смотрит так нестрого,

      с нею и лихачу.

      Припев:

      Травмы, травмы старые успели

      подзабыться и подзалечиться.

      Снова я в машине каруселю,

      вот и дача нам навстречу мчится.

      То была не дача,

      а рефрижератор…

      Руль исчез куда-то,

      а в руках – горячий,

      смятый радиатор.

      Припев:

      Травмы, травмы новые на теле.

      Вот и пульс подводит, окаянный.

      Снова я в машине каруселю…

      Красный крест на ней?

      Иль деревянный?

      Все карманы – наизнанку,

      но купил автомобиль.

      Я машину, как цыганку

      молодую, полюбил.

      Счастье – сидя за баранкой,

      запах кожаный ловить.

      Столько тыщ вложить в цыганку –

      как её не полюбить?

      Я любил капот и крылья,

      в них глядел, как в небеса,

      и ногой стучал несильно

      по баллону колеса.

      Как в цыганкиных глазищах,

      в фарах целый мир блистал,

      я с восторга влез под днище –

      весь кардан исцеловал.

      От любви такой обильной

      у меня прошибло пот,

      и зажал автомобильный

      я в объятиях капот.

      Гладил бритою щекою

      лобовое я стекло,

      и подхлынуло такое –

      аж в ботинок потекло.

      Сел за руль я, чист и светел, –

      трогай, милая моя,

      хоть цыганка – вольный ветер,

      а послушалась руля.

      Только метров через триста

      я опять к ней воспылал,

      завернул в лесок тенистый –

      всю ее исцеловал.

      Пять проехал километров,

      будто бес в меня залез –

      через каждые сто метров

      заворачивали в лес.

      День когда лишь начал