В одной обители святой,

      На свете коих есть немало,

      Трудился повар непростой,

      В нем кровь восточная витала.

      Приятен был для всех душой,

      Готовил славно, пек хлеба,

      Как он дружил с одной мукой —

      Никто, наверно, никогда:

      Блины, пирог и каравай,

      Кулич пасхальный – все прилично,

      Что хочешь, право, называй,

      Без книги стряпал на «отлично».

      Веселый был, шутить любил,

      Поговорить без злобной речи,

      И словно овощи тушил —

      Он меру знал у жаркой печи.

      Недавно вдруг оповестили,

      Что нет его – лежит в земле,

      И в путь последний проводили,

      Не сообщили только мне —

      В отъезде был я далеко.

      Он мне не родственник, конечно,

      Но грустно стало все равно —

      Душа ушла его навечно.

      Поплелся в храм, поставил свечку

      И панихиду заказал,

      Присел на лавку у крылечка —

      Беседы наши вспоминал.

      Как мы сидели в этом месте,

      Вели о жизни разговор

      И обсуждали мира вести,

      Злу присуждая приговор.

      Спросил его: откуда родом?

      И к Богу как, скажи, пришел?

      – Родился я и жил с народом,

      Что с Моисеем перешел

      Чрез дивное чермное море,

      Блуждая после сорок лет,

      Смиряясь перед Богом в горе,

      Стремясь вселиться в новый свет.

      Я в Белоруссии родился

      И перед самою войной

      Нежданно вдруг осиротился,

      Покинул сразу дом родной.

      У тети дальней поселился

      В селе под Минском небольшом,

      С её семьею сразу слился,

      Учиться в школу там пошел.

      Пришла война, а мне тринадцать,

      Фашист повсюду и беда.

      Ребят согнали нас пятнадцать

      Копать у леса, как всегда,

      Копать глубокую траншею,

      Убитых после засыпать.

      Ведут кого-то, я бледнею, —

      Евреев смертушку вкушать.

      Они в селе соседнем жили

      Общиной целой и раввин.

      Поставили. Трясутся жилы.

      Вдруг немец вышел к ним один

      И поманил раввина пальцем,

      Промолвил: «Го-во-рит им слово!»

      Всех осмотрел огнем-румянцем,

      Конфеты дал девчушкам, мальцам

      И позади раввина встал.

      Я про учителя подумал:

      Что в сердце он своем искал,

      Что ценное возьмет оттуда

      И слово, словно бриллиант,

      Сверкнет бесценною строкою.

      Но громом грянул арестант,

      Блеснул, как молнией, стрелою:

      «Друзья мои, отцы и братья!

      Беда пришла к нам неспроста,

      Из древности идет ненастье,

      Идет от Божьего перста,

      Что там когда-то наши предки

      Распяли