– Работаете?

      Смешно шевельнулась непривычно белая полоска верхней губы.

      – Проходите! Полы получше прикройте. Комары! – Работу пришлось отложить. Виталий все время держался особняком, в стороне. Его приход означал что-то необычное. – Садитесь!

      Нюкжин подвинулся, освобождая место на спальном мешке. Виталий присел, с любопытством осматривая жилище Нюкжина, разложенные дневники и карты, рацию у изголовья. Даже не с любопытством, а с интересом к той интеллектуальной жизни, к которой имел отношение, но почему-то пренебрег. И, как обычно, молчал. Шведская бородка придавала его лицу выражение подчеркнутой экстравагантности и в то же время делала чужим. Перед Нюкжиным сидел другой Виталий, очень уж чистый. Они все помылись и выглядели неправдоподобно чистыми. Но Виталий особенно.

      "По городскому!" – догадался Нюкжин.

      – Скучаете? – спросил он.

      – Нет. Просто все не совсем так, как представлялось.

      – А как представлялось?

      – Ну, романтика… экзотика… супермены… И золотые самородки под ногами.

      Он, конечно, иронизировал.

      – Да! – посочувствовал ему Нюкжин. – Писатели приукрашивают нашу жизнь. Они думают, что у нас только преодоление пространства. И сногсшибательные находки.

      – Самородков нет. Но километры здесь трудные.

      – Как оценивать? Проходимость, конечно, скверная. Но не она главное.

      – Что же – главное?

      Нюкжину показалось, что они говорят о сокровенном.

      – Я стал геологом не тогда, когда окончил Университет и получил диплом, – сказал он. – А когда геология превратилась для меня из профессии в образ жизни. Никакой другой интерес не может сравниться с интересом познания. Самое большое удовольствие – размышлять.

      Он вдруг почувствовал, что Виталий не слушает его и закруглил свою мысль менее увлеченно:

      – Конечно, познание пространства связано с определенными трудностями, но они далеко не всегда такие, с какими столкнулись Вы. Мы поздно выехали и поэтому сейчас работаем в особо сложных, я бы сказал – экстремальных условиях.

      – И кому это нужно?

      Виталий спросил "кому", а не "зачем?". Нюкжин вопросительно посмотрел на него и встретился с напористым взглядом в упор.

      – Я хотел сказать: зачем надрываться?

      – Мы не надрываемся. У нас такая работа.

      – Я и говорю: без выходных, по двенадцать, по четырнадцать часов… – И без перехода спросил: – А отгулы за переработку нам полагаются?

      "Вот зачем он пришел! – подумал Нюкжин. – Маршрут закончен, пора позаботиться о дивидендах".

      Снова всплыл давний разговор о восьмичасовом рабочем дне. Но на этот раз Нюкжин не думал, кто прав и кто неправ. Настырность Мерипова ожесточала.

      – Нет, – сказал он. – Отгулы, как правило, не предоставляются. Потому что мы сегодня работаем