Мы отправились прямиком в контору Микаэля Блумберга на улице Клостергатан. Звездный адвокат тяжелыми шагами ходил туда-сюда по скрипучему полу, во взгляде сквозила тревога.

      – Скандально убогое расследование. Похоже, и Янсдоттер, и полиция зациклились на Стелле.

      – Почему ты ничего не сказал в суде? – спросил я.

      Блумберг резко остановился:

      – Что ты имеешь в виду?

      Он обернулся к Ульрике, словно она, а не я высказалась по поводу его поведения.

      – Почему ты все это проглотил? – спросил я. – Ты ведь должен был протестовать! У нее алиби! Почему ты ничего не сказал о ее алиби?

      Блумберг сделал неопределенный жест рукой:

      – В данный момент это ничего бы не дало. Слишком много улик указывают на Стеллу, и к тому же судмедэксперты пока не установили точного момента смерти.

      – А свидетельница? – спросил я. – Мю Сенневаль. Она слышала под окном крики около часу ночи.

      Блумберг взглянул на Ульрику.

      – Правда, это так и есть, – подтвердила моя жена. – Микаэль, что нам известно об этой Мю Сенневаль?

      Блумберг опустился за свой стол.

      – Это не самый надежный свидетель. Мю Сенневаль проводит всю жизнь у окна. В самом буквальном смысле слова. Она выходит только за едой и на беседы с психотерапевтом, в остальное время сидит у окна и шпионит за соседями. Как никто другой, знает обо всем, что происходит в квартале.

      – Похоже, она прекрасный свидетель, – проговорил я.

      На самом деле я знал, что это неправда.

      – Да нет, эта девушка просто воплощение психического нездоровья. У нее все фобии и неврозы, какие только бывают.

      Это я мог себе представить.

      – Но ведь это не имеет отношения к делу?

      – Как знать, – проговорил Блумберг.

      – А как обстоят дела с бывшей сожительницей Ольсена? – спросила Ульрика. – Удалось откопать про нее что-нибудь новенькое?

      «Откопать»? Слово-то какое неприятное. У меня невольно возникли ассоциации со сплетнями и с клеветой, желтой прессой. Словно мы любой ценой должны были найти козла отпущения.

      – Думаю, именно на нее нам следует сделать ставку, – сказал Блумберг. – Линда Лукинд.

      – Ее так зовут?

      Блумберг придвинул к себе бумагу на столе:

      – Именно. Линда Лукинд, Тульгатан, десять.

      – Вы поговорили с ней? – спросила Ульрика.

      – Она не из болтливых. Утверждает, что уже все рассказала