Через две недели мы пришли на прием в отделение детской и подростковой психиатрии. К этому моменту мы уже побывали на совещании в школе – с участием директора, социального педагога, медсестры и школьного психолога. Я чувствовал себя самым бездарным родителем на свете.

      Психотерапевт носил подкрученные вверх усики – настолько длинные, что они завивались на концах. Трудно было смотреть на что-то другое.

      – Всегда говорю, что проблемы подросткового возраста идут из семьи, – заявил он и подался вперед, склонившись над низким круглым столом так, что его ожерелье из черного бисера заплясало в воздухе.

      Как только Ульрика или я пытались изложить наш взгляд на ситуацию, он прерывал нас, поднимая ладонь.

      – Мы должны смотреть на ситуацию глазами Стеллы. Что ты чувствуешь?

      Стелла смотрела на свои ноги:

      – Да мне плевать.

      – Но Стелла… – попытались вмешаться в разговор мы с Ульрикой.

      – Стоп-стоп, – сказал психотерапевт. – Она имеет право чувствовать то, что чувствует.

      У меня чесались руки. Разве это моя маленькая доченька сидит тут, сложив руки на груди, с упрямым выражением лица? Это совсем другой человек, а не тот младенец с нежной кожей и ямочками на щечках, которого я когда-то прижимал к груди. Мне хотелось схватить ее за плечи и встряхнуть.

      – Стелла, дорогая! – сказала Ульрика.

      Мой тон всегда был строже.

      – Стелла!

      Но Стелла продолжала что-то бурчать себе под нос на всех встречах и беседах:

      – Ничего вы не понимаете. Нет смысла объяснять. Мне плевать.

      Постепенно я свыкся с тем, что произошло. Наша дочь курит марихуану – такое случается и в других семьях. Это не обязательно означает вселенскую катастрофу, как я опасался поначалу. Большинство людей, покуривавших в подростковые годы травку, становятся потом вполне успешными, добропорядочными гражданами, не страдающими наркозависимостью.

      Однако наркотики были всего лишь одним из симптомов, и мы испытывали настоящую фрустрацию, будучи не в силах помочь дочери. Дома мы с Ульрикой ходили словно по раскаленным углям. Малейшее замечание могло вызвать настоящий взрыв. Глаза у Стеллы темнели, она кричала и швырялась вещами:

      – Это моя жизнь! Не вам решать, как мне жить.

      Когда становилось совсем плохо, мы не видели другого пути, кроме как запереть ее в комнате, пока она не успокоится.

      Осенью вместо черных усиков на отделении детской и подростковой психиатрии появились огненно-рыжие волосы милой женщины. Она давала нам задания, которые мы должны были выполнять дома. «Инструменты», –