Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1. Сборник
Читать онлайн книгу.
target="_blank" rel="nofollow" href="#n_137" type="note">[137].
23 января. Среда.
Увы! Вот как ведется мой бедный дневник в то самое время, когда событий так много, когда новые лица входят на сцену десятками и все вокруг меня кипит и волнуется! Одно дело идет вперед, другое готовится, третье обрывается, четвертое зарождается в голове, а я ни о чем не упоминаю. ‹…›
Л. Толстой уехал, к большому нашему сожалению, и когда я его увижу, никто сказать не может[138].
Д. В. Григорович
Из «Литературных воспоминаний»
…Вернувшись из Марьинского[139] в Петербург, я встретился с графом Л. Н. Толстым; знакомство мое с ним началось еще в Москве у Сушковых, когда он носил военную форму[140]. Он жил в Петербурге на Офицерской улице, в нижнем этаже небольшой квартиры… Наем постоянного жительства в Петербурге необъясним был для меня; с первых же дней Петербург не только сделался ему не симпатичным, но все петербургское заметно действовало на него раздражительно.
Узнав от него в самый день свидания, что он сегодня зван обедать в редакцию «Современника» и, несмотря на то, что уже печатал в этом журнале, никого там близко не знает, я согласился с ним ехать. Дорогой я счел необходимым предупредить его, что там не следует касаться некоторых вопросов и преимущественно удерживаться от нападок на Ж. Занд, которую он сильно не любил, между тем как перед нею фанатически преклонялись в то время многие из членов редакции. Обед прошел благополучно; Толстой был довольно молчалив, но к концу он не выдержал. Услышав похвалу новому роману Ж. Занд, он резко объявил себя ее ненавистником, прибавив, что героинь ее романов, если б они существовали в действительности, следовало бы, ради назидания, привязывать к позорной колеснице и возить по петербургским улицам[141]. У него уже тогда выработался тот своеобразный взгляд на женщин и женский вопрос, который потом выразился с такою яркостью в романе «Анна Каренина».
Сцена в редакции могла быть вызвана его раздражением против всего петербургского, но скорее всего – его склонностью к противоречию. Какое бы мнение ни высказывалось и чем авторитетнее казался ему собеседник, тем настойчивее подзадоривало его высказать противоположное и начать резаться на словах. Глядя, как он прислушивался, как всматривался в собеседника из глубины серых, глубоко запрятанных глаз и как иронически сжимались его губы, он как бы заранее обдумывал не прямой ответ, но такое мнение, которое должно было озадачить, сразить своею неожиданностью собеседника. Таким представлялся мне Толстой в молодости. В спорах он доходил иногда до крайностей. Я находился в соседней комнате, когда раз начался у него спор с Тургеневым; услышав крики, я вошел к спорившим. Тургенев шагал из угла в угол, выказывая все признаки крайнего смущения; он воспользовался отворенною дверью и тотчас же скрылся. Толстой лежал на диване, но возбуждение его настолько было сильно, что стоило немало трудов его успокоить и отвезти домой. Предмет спора мне до сих пор остался незнаком[142]…
А. А. Фет
Из книги «Мои воспоминания»
Толстой уехал из Петербурга 12 января 1857 г.
Марьинское – имение А. В. Дружинина, находившееся недалеко от Петербурга. Григорович уехал из Марьинского в середине июля 1855 г. (см. Дневник А. В. Дружинина. Записи от 16, 17, 18, 19 июля 1855 г. – Центральный государственный архив литературы и искусства).
Этому утверждению противоречит письмо Толстого М. Н. Толстой от 4 апреля 1856 г. из Петербурга: «С Григоровичем я познакомился здесь, и он мне очень понравился, тем более, что он тебя ужасно уважает и ценит» (
Это, должно быть, происходило 6 февраля 1856 г. Некрасов писал В. П. Боткину 7 февраля 1856 г.: «Вернулся Толстой и порадовал меня: уж он написал рассказ – и отдает его мне на 3-ю книжку. Это с его стороны так мило, что я и не ожидал. Но какую, брат, чушь нес он у меня вчера за обедом! Черт знает, что у него в голове! Он говорит много тупоумного и даже гадкого. Жаль, если эти следы барского и офицерского влияния не переменятся в нем. Пропадет отличный талант!» (
В письме П. И. Вейнбергу в декабре 1891 г. Григорович, говоря о своих мемуарах, писал: «… то и дело приходится ставить точку, когда говоришь о людях, хотя и умерших, но оставивших после себя близких людей и друзей» (Рукописный отдел Института русской литературы АН СССР (Пушкинский дом)). Обрывая описание споров Толстого с Тургеневым, Григорович тем самым, видимо, выразил свое отношение к воспоминаниям А. Фета. Фет же писал: «… Вот что между прочим передавал мне Григорович о столкновениях Толстого с Тургеневым на той же квартире Некрасова: «Голубчик, голубчик, – говорил, захлебываясь и со слезами смеха на глазах, Григорович, гладя меня по плечу. – Вы себе представить не можете, какие тут были сцены. Ах, боже мой! Тургенев пищит, пищит, зажмет рукою горло и с глазами умирающей газели прошепчет: «Не могу больше! у меня бронхит!» и громадными шагами начинает ходить вдоль трех комнат. – «Бронхит, – ворчит Толстой вослед, – бронхит воображаемая болезнь. Бронхит это металл!» Конечно, у хозяина – Некрасова душа замирает: он боится упустить и Тургенева, и Толстого, в котором чует капитальную опору «Современника» и приходится лавировать… В предупреждение катастрофы подхожу к дивану и говорю: «Голубчик Толстой, не волнуйтесь! Вы не знаете, как он вас ценит и любит!»
– Я не позволю ему, – говорит с раздувающимися ноздрями Толстой, – ничего делать мне назло! Это вот он нарочно теперь ходит взад и вперед мимо меня и виляет своими демократическими ляжками» (
Ряд деталей этой сцены подтверждается другими источниками, в частности, письмом В. Бодиско В. П. Боткину от 22 апреля 1856 г.: «Тургенев собирается каждый день уехать из Петербурга, читает с усердием полицейские газеты и с ужасом замечает, что число холерных не уменьшается. Всю страстную у него был бронхит (как он называл свою болезнь). Толстой уверял, что это название минерала, но Тургенев говорил, что это опасная болезнь» (Рукописный отдел Государственного музея Л. Н. Толстого (Москва)). Толстовское шутливое название бронхита Фет вспоминает также в письме из Москвы Ф. Е. Коршу от 18 ноября 1889 г.: «Как горько, что бронхит (по словам Толстого, металл) своими гнусными ногами полипа присасывает меня мучительно к Плющихе» (Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина).