Жизнь наградила меня. Людмила Штерн
Читать онлайн книгу.
Татьяне (письмо самой Татьяны мне казалось банальным и скучным). Зина сунула
Мите письмо, но ответа не последовало. Мной пренебрегли, и я (тогда мне казалось, бессонными ночами, но теперь думаю – минут пять перед сном) мечтала умереть на его глазах от скоротечной чахотки, как княжна Нина Джаваха из украденного у тетки обожаемого мной романа Лидии Чарской.
Итак, Белов меня не замечал, а вот Шустер… Как-то за обедом он пододвинул ко мне свою поганую банку и громко сказал: «Намазывай». За столом воцарилось зловещее молчание, затем конопатая Овсянникова схватилась за голову и со стоном «Ооох, умру-у-у» сползла под скамейку. «У любви, как у пташки крылья…» – визгливо пропел Игорь Кашкин и запустил в Салю хлебной коркой. «Тили-тили тесто, жених и невеста!» – дружно завыл весь отряд. От унижения и позора у меня запылали уши. Украдкой взглянув на Митю, я заметила, как у него в «иронической усмешке презрительно изогнулись губы», – в те годы я мыслила терминами купринского подпоручика Ромашова из «Поединка».
Смывшись с тихого часа, наша компания устроила в овраге военный совет.
– Если это сойдет Сальке с рук, – заявила Овсянникова, – он нам всем на голову сядет! Подумаешь, втрескался! Нет, вы только представьте, как обнаглел!
– Тоже мне Байрон нашелся, – поддакнул круглый Тосик Бабанян по прозвищу Бублик. Боюсь, что он имел смутное представление о любовных похождениях великого поэта.
– Проучить надо Сальку! – И Игорь Кашкин выдвинул следующий план.
На поляне за лагерем паслось стадо коз. Было решено отстричь клок черной козьей шерсти и от моего имени (в детстве и отрочестве я была брюнеткой) послать его Сале в качестве локона, сопроводив его таким поэтическим шедевром:
Ты хочешь знать, кого люблю я,
Его нетрудно угадать.
Будь повнимательней, читая, —
Яснее не могу сказать.
Клок козьей шерсти и акростих были завернуты в папиросную бумагу и подброшены Шустеру под подушку. Бублик Бабанян утверждал, что, обнаружив знак любви, Саля бережно спрятал его в спичечный коробок и засунул под рубашку. Вечером, когда мы строились на линейку, Саля «нечаянно» оказался рядом со мной. Он многозначительно сопел и вытягивал губы трубочкой, что придавало ему сходство с лирически настроенной уткой. Весь следующий день пионеры веселились, следя за Салиными томными взорами, щедро расточаемыми в мой адрес. Но прошло три дня, события не развивались, и народ заскучал.
– Спереть, что ли, коробок? – деловито спросил Бублик.
– Ну, сперли, а дальше что? – Каш кин испытующе обвел нас стальным глазом. – В чем смак идеи?
Народ безмолвствовал, и иезуит Кашкин торжественно сказал:
– А дальше коза назначает Шустеру свидание.
И я под кашкинскую диктовку написала записку:
«Саля! Приходи завтра в четыре на луг. Буду ждать тебя под большой березой».
Замысел Кашкина был прост и велик: всем