Словно яблоко пронесли и с моста опустили

      рассеянно.

      Ринулась к солнцу тень рыболова.

      И сам он запел, выпуская плотву из соломенных

      дыр,

      А в мешковине трепещет бескровная рыба

      твоего поцелуя.

      Кто же бредет вдоль божьих свечей?

      Кто поит мух солнцеглазых бледной сукровицей рек?

      Много свечей в час посева,

      Много огня в день жатвы и хмеля,

      Много молчания в день первых побегов.

      Века пролегли меж зерном и свечой –

      Руку подставь! Пусть неприкаянная птица,

      крылатое семя

      обожженного клена, твой ангел –

      опустится на ладонь.

      Пусть недоступней все разум.

      И только пустые тела, как сухие колосья,

      тянутся по ветру.

      И только свобода беспризорных шелковиц,

      затянутая в ледяное кольцо детских волос,

      Свобода холмов, налитых зноем,

      И нищего слова, и облака без конца и начала –

      забавы птиц и детей, отрады бездомных и рыб…

      И голову запрокинув, как идиоты, выплеснув ртов

      серебро,

      Уходим к убежищу Водолея,

      Грому сентябрьской звезды внимая рассеянно,

      Да шагам едва слышным того, кто бредет вдоль

      божьих свечей,

      Да нищему слову –

      Что, словно яблоко, пронесли и с моста опустили

      рассеянно.

      Восходим на мост.

      Прогибаются доски настила,

      Пружинят под поступью почти невесомой,

      По щиколотку ноги в древесине текучей.

      Смиренны змеи и зачарованы хором

      одурманенных ветром растений.

      Запылал брат твой, Июнь!

      Сгинул Май, и двинулись маки из раскрытых

      глубин к воздушным кострам.

      Вот вода, и вот ее нет,

      Завязь, шум, намерение.

      Завязь, шепот, предощущение зрения,

      Может статься, вода даст ответ?

      Прочтешь в ней все, что может ум твой понять?

      Однако,