Я жил когда-то в царственном дворце…

      Тянулись всюду колоннады в небо —

      Он представлялся гротом мне волшебным

      В лучах заката, в солнечном венце.

      Я слушал, как вздыхает океан,

      Какую музыку вечерний шум прибоя

      Уносит в небо ало – голубое,

      Цветами радуги чудесной осиян.

      И так бесцельно в роскоши я жил —

      В лазури волн, как будто посторонний,

      Среди нагих рабынь и благовоний,

      Как часто тайный червь меня сушил,

      Когда невольница, качая опахалом,

      Склонялась ниц, и вал гремел за валом.

      Старейшины поднялись, и в дорогу

      Пустился табор в грохоте в пыли —

      Так рок велит таинственно и строго!

      И вот их нет, они вчера ушли.

      Скрипят в степи цыганские обозы,

      Ножи сверкают, слышен детский крик,

      Судеб земных в очах блуждают слезы,

      Гадалок взор в заоблачье поник.

      Заслышав скрип, кузнечики звенят,

      Над степью звон разносится цикад;

      Кибела наливает травы соком,

      Для вечных странников оазисы хранит,

      Родник пробьет и в путь благословит

      Их – тьму прозревших в таинстве глубоком.

      Как отражение души своей свободной

      Ты любишь море, вольный человек!

      В душе твоей останется навек

      Движенье волн и лик его холодный.

      Не оттого ли любишь ты так странно

      Глядеть часами в водный окоем,

      Что гнев души и горечь сердца в нем

      Сливаются с тобою многогранно.

      Вы скрытны оба так же, как темны —

      Бездонность не измерить человека

      И тайны не дано узнать от века,

      Как не достать сокровищ с глубины.

      Зачем же так на долгие века

      Схватились вы в пустом жестоком споре?

      Вы гибнете, повсюду сея горе,

      О, братья-недруги, победа далека!

      Сошедши в царство мрачное Аида,

      Встал Дон Жуан с деньгою на реке,

      И хитрый кормщик нищенского вида

      Его помчал в бесстрастном челноке.

      А следом скорбных женщин завыванье —

      Грудей нагих лохмотья распустив,

      Со стоном жертв, идущих на закланье,

      Толпа ревела траурный мотив.

      Ехидно Сганарель взывал к уплате,

      И дон Луис, все тыча пальцем зло,

      Теням вокруг показывал некстати

      На сына, с коим так не повезло.

      Эльвира с дрожью вдовьим взглядом зыбким

      Молила, все измены позабыв,

      Чтоб муж хотя б прощальную улыбку,

      Оставил, в даль забвения отплыв.

      И командор из камня плыл с ним рядом,

      Но обняв