В избу вошел с веселой улыбкой Костя. Степан, побледнев, выбежал в сени, а Анна, рыдая, закопала судорожно вздрагивающие губы в подушку.

      Костя сел на лавку и закачал ногами; теперь еще ясней показалось ему все. Он обернулся к окну и, поманув стоявшего у ветлы Степана, вышел в сени.

      – Ничего, Степан, не бойся, – подошел он к нему и умильно потрепал за подбородок, – ты парень хороший…

      Степан недоверчиво вздрагивал. Ему казалось, что ласкающие его руки ищут место для намыленной петли.

      – Я ничего, Степан… стариков только опасайся… ты, может быть, думаешь, я сержусь? Нет!.. Оденься и пойдем посидим в шинке9.

      Степан вошел в избу и, не глядя на Анну, вытащил у нее из-под головы нанковый казакин. Нахлобучил стогом барашковую шапку и хлопнул дверью.

      Вечером за ужином Анна видела, как Костя весело перемаргивался со Степаном. На душе у нее сделалось легче, и она опять почувствовала, что любит только одного Костю.

      Заметил Анисим, что Костя что-то тоскует, и жене сказал. Мать заботливо пытала, уж не с женой ли, мол, вышел разлад, но Костя, только махнув рукой, грустно улыбался.

      Он как-то особенно нежен стал к жене.

      На прощеный день она ходила на реку за водой и, поскользнувшись на льду, упала в конурку. Домой ее привезли на санях, сарафан был скороблен ледяным застывом.

      Ночью с ней сделался жар, он мочил ее красный полушалок и прикладывал к голове. Анна брала его руку и прижимала к губам. Ей легко было, когда он склонялся к ней и слушал, как билось ее сердце.

      – Ничего, – говорил он спокойно и ласково. – Завтра к вечеру все как рукой снимет.

      Анна смотрела, и из глаз ее капали слезы.