А тем часом издалека,

      Глухо, как из-под земли,

      Ровный, дружный, тяжкий рокот

      Надвигался, рос. С востока

      Танки шли.

      Низкогрудый, плоскодонный,

      Отягченный сам собой,

      С пушкой, в душу наведенной,

      Страшен танк, идущий в бой.

      А за грохотом и громом,

      За броней стальной сидят,

      По местам сидят, как дома,

      Трое-четверо знакомых

      Наших стриженых ребят.

      И пускай в бою впервые,

      Но ребята – свет пройди.

      Ловят в щели смотровые

      Кромку поля впереди.

      Видят – вздыбился разбитый,

      Развороченный накат.

      Крепко бито. Цель накрыта.

      Ну, а вдруг как там сидят!

      Может быть, притих до срока

      У орудия расчет?

      Развернись машина боком —

      Бронебойным припечет.

      Или немец с автоматом,

      Лезть наружу не дурак,

      Там следит за нашим братом,

      Выжидает. Как не так.

      Двое вслед за командиром

      Вниз – с гранатой – вдоль стены.

      Тишина. – Углы темны…

      – Хлопцы, занята квартира, —

      Слышат вдруг из глубины.

      Не обман, не вражьи шутки,

      Голос вправдашний, родной:

      – Пособите. Вот уж сутки

      Точка данная за мной…

      В темноте, в углу каморки,

      На полу боец в крови.

      Кто такой? Но смолкнул Теркин,

      Как там хочешь, так зови.

      Он лежит с лицом землистым,

      Не моргнет, хоть глаз коли.

      В самый срок его танкисты

      Подобрали, повезли.

      Шла машина в снежной дымке,

      Ехал Теркин без дорог.

      И держал его в обнимку

      Хлопец – башенный стрелок.

      Укрывал своей одежей,

      Грел