Вновь с песчаного Востока дует

      Старый ветер над полями льна…

      А когда за соснами колдует

      Поздняя ущербная луна —

      То ль играют лунные седины

      По завороженному овсу,

      То ли плачет голос лебединый

      С Дивичорских заводей, в лесу.

      И зовёт к утратам и потерям,

      И осины стонут на юру,

      Чтоб в луну я научился верить —

      В первородную твою Сестру.

      Верю! знаю! В дни лесных становий

      Был твой жертвенник убог и нищ:

      Белый камень, весь в подтёках крови,

      Холодел у диких городищ.

      В дни смятенья, в час тревоги бранной

      Все склоняли перед ним копьё,

      Бормотали голосом гортанным

      Имя непреклонное твоё.

      Брови ястребиные нахмуря,

      Над могучим камнем колдуны

      Прорицали, угрожая бурей

      И опустошением страны;

      Матери – их подвиг не прославлен —

      Трепетали гласа твоего.

      Чей младенец будет обезглавлен?

      Перст твой указует – на кого?..

      А когда весной по чернолесью

      Вспыхивали дымные костры

      И сиял в привольном поднебесьи

      Бледно-синий взор твоей Сестры,

      И когда в листве любого дуба

      Птичий плеск не умолкал, и гам,

      А призыв тоскующего зубра

      Колыхал камыш по берегам —

      По корням, по стеблю, в каждый колос,

      В каждый ствол ореха и сосны

      Поднимался твой протяжный голос

      Из внушавшей ужас глубины.

      Но теперь он ласков был, как пенье

      Серебристой вкрадчивой струи,

      И ничьи сердца твое веленье

      Не пугало в эту ночь: ничьи.

      Барбарис, багульник, травы, злаки

      Отряхали тяжкую росу

      И, воспламенённые во мраке,

      Рдели странным заревом в лесу.

      А в крови – всё явственней, всё выше,

      Точно рокот набухавших рек,

      Точно грохот ледохода слышал

      Каждый зверь – и каждый человек.

      Били в бубен. Закипала брага;

      Запевал и вился хоровод

      Вдоль костров в излучинах оврага

      До святого камня у ворот.

      Пламя выло. Вскидывались руки,

      Рокотали хриплые рога:

      В их призывном, в их свободном звуке

      Всё сливалось: сосны, берега,

      Топот танца, шкуры, брызги света,

      Лик луны, склонённый к ворожбе…

      А потом, до самого рассвета,

      Жертвовали ночь свою – тебе.

      …Верю отоснившимся поверьям,

      Снятся незапамятные сны,

      И к твоим нехоженым преддверьям

      Мои ночи приворожены.

      Вдоль