Взволнует грусть обугленной колоды,

      Как будто цепью к ней прикован я…

      Прольются на заре былые годы,

      То облачком, то дымкою маня.

      Но я не слышу песен над рекою

      И горбятся дома как старики.

      Пусть жизнь зовёт к раздумью и покою,

      Но мысли и тревожны, и горьки.

      Я знаю: нету к прошлому возврата,

      И паутин серебряная нить

      Ещё холодным ветром не распята

      И продолжает в небе плыть и плыть.

      Мне говорят: «Так жить нельзя,

      К чему теперь твоя стезя?

      Не красота спасает мир

      И не дряхлеющий кумир…

      Смотри: доволен всем народ,

      И он, униженный, лишь пьёт.

      Для олигархов – жалкий раб,

      Не встать с колен ему – он слаб».

      Что я могу в ответ сказать? —

      Всё ж возродится Русь опять,

      Что гениален мой народ

      И счастлив тот, кто с ним живёт.

      И пусть наш век не столь простой —

      В нём Пушкин, Лермонтов, Толстой,

      В нём звон церквей и высь креста,

      И лик незримого Христа.

      Звон колокольный над рекою

      И над Софиею плывёт,

      Я звоном душу успокою,

      Он за собой меня зовёт.

      Но сразу мир другой эпохи

      Мне не узнать и не понять.

      Звон колокольный стал для многих

      Полётом в вечность. И опять

      Он раздаётся, как сказанье

      Почти обугленных страниц,

      Над Псковом, Вологдой, Рязанью,

      Преград не зная и границ.

      Он – кладезь солнечного света,

      И все грядущие века

      Несут в нём отзвук для поэта,

      Что жизнь светла и глубока.

      По степи, по Заволжью, кибитка пылит,

      Пушкин едет в тот край, где гулял Пугачёв.

      Под дугой колокольчик надрывно звенит,

      Словно поп отпевает лихих мужичков.

      А навстречу бредёт старый нищий мордвин,

      Посох в смуглой руке и сума за спиной:

      – Далеко ли Богдашкино?

      – Нет, господин!

      Вон оно, в трёх верстах, – и махнул он рукой.

      Оую шкай пас с вами!

      Улыбнулся поэт и к себе подозвал:

      – Ты