Мы юными тогда с тобою были,

      Сидели на галерке мы не раз.

      Рецептер, Лебедев, Басилашвили,

      Трофимов, Юрский потрясали нас.

      О, сколько впечатлений обещали

      И пищи для души и для ума

      Мольер, и Амадеус, и Мещане,

      И Ревизор, и Горе от ума!

      Любовью, состраданием и верой,

      Дыханьем общим наполнялся зал:

      Ведь Лебедев, играя Холстомера,

      Нам сердце бескорыстно отдавал.

      С восторгом мы на Стржельчика смотрели,

      Игре неподражаемой дивясь.

      Сегодня он – завистливый Сальери,

      А завтра он уже – грузинский князь.

      И нынче нам с тобой взгрустнулось снова,

      Так вспомним тех, кого уж с нами нет:

      Шарко, и Копеляна, и Лаврова —

      И всех, кто ведал творчества секрет.

      Театр! ты даровал душе так много;

      В года застоя был, как солнца луч.

      Тебя создал великий Товстоногов,

      Но и теперь наш БДТ могуч!

      Жизнь к финалу имеет в виду оперетту,

      Потому что ресурса трагедии нету:

      Состраданье исчерпано, силы не те,

      Чтобы плакать и зубы сжимать в темноте.

      То ли дело небесные эти рулады,

      То ли дело беспечные эти наряды,

      В панталонах дурацкие эти прыжки —

      Ни намека, ни тени предвечной тоски.

      Герцогини мужьям изменяют ретиво,

      Чайки крыльями машут на фоне залива,

      Мистер Икс на качелях о счастье поет,

      Избавляя поклонниц от гнета забот.

      Пенсионные книжки припрятаны дома,

      Как сладка музыкальная эта истома,

      Как прекрасен из чахлой сирени букет,

      Как с соседками делишь груз прожитых лет!

      И к биноклю прильнув, бонвиван-старикан

      Тщится видеть стриптиз сквозь невинный канкан.

      Чтоб