Уехал из страны я – праздный путь!

      Дурные вести слышу отовсюду.

      Нежданная постигла нас беда:

      Дома, детей фиванки побросали;

      В вакхическом безумии они

      Скитаются в горах, поросших лесом,

      И бога Диониса – что за бог,

      Не знаю – буйной почитают пляской.

      Среди их роев полные вином

      Стоят кратеры, а вакханки наши

      Тайком, поодиночке, в чащу леса

      Бегут – с мужчиной ложе разделить!

      По виду – вдохновенные менады,

      Но Афродита им милей, чем Вакх.

      Иных я уж поймал: связавши руки,

      В тюрьме теперь их люди стерегут.

      А тех, что нам покуда не попались,

      На Кифероне всех переловлю:

      Ино, Агаву, что от Эхиона

      Меня родила, Актеона мать[10] —

      Я разумею Автоною – крепко

      В железо их велю я заковать,

      Авось тогда пройдет их беснованье.

      Да, говорят, какой-то чародей

      Пожаловал из Лидии к нам в Фивы…

      Вся в золотистых кудрях голова

      И ароматных, сам с лица румяный,

      И нега Афродиты у него

      В глазах; обманщик этот дни и ночи

      С девицами проводит, – учит их

      Он оргиям ликующего бога…

      Ну, попадись он мне, – тогда стучать

      О землю тирсом, встряхивать кудрями

      Не долго будет – голову сниму.

      Он смеет богом Вакха называть[11]!

      Он говорит, что в Зевсовом бедре

      Он был зашит – тот жалкий недоносок,

      Которого огнем небесным Зевс

      Испепелил, а заодно и матерь,

      За лживую о браке похвальбу!

      Все это знают, и неужто дерзкий,

      Кто б ни был он, хулой не заслужил

      Позорной петли? Ба! Что вижу! Новость!

      Вот диво-то! Тиресий-чудодей

      И матери отец, как будто на смех,

      В небридах пестрых, с тирсами в руках

      Служить собрались Вакху! Дед, могу ли

      Я старость чтить, теряющую смысл?

      Да сбросишь ли ты плющ? От тирса руку

      Освободишь ли наконец, старик?

      Все ты, Тиресий? Видно, снова хочешь,

      Вводя к фиванцам бога, погадать

      По птицам и за жертвы взять деньжонок!

      О, если б не седая голова

      Тебя спасала, посидел бы ты

      Теперь в оковах, там, среди вакханок,

      За оргии порочные твои!

      Нет, тот обряд, где женам подают

      Сок виноградный, чистым не признаю.

      Безумец! Ни богов, ни Кадма чтить,

      Посеявшего колос земнородный,

      Не хочешь ты и только род позоришь!

      Когда умен вития и предмет

      Искусно выбран им – пусть речью плавной

      Сердца пленяет. Ты ж, Пенфей, лишь словом

      Легко владеешь, точно умный муж,

      Ума ж не видно в лоске слов твоих.

      А гражданин тот вреден,