Ах, умник! И другое пусть

      родится тоже непременно, —

      всей музыкой озвучен пульс,

      прям позвоночник, как антенна.

      Но для чего же мне во вред

      ему пройти и стать собою?

      Что ж, он займет весь белый свет

      своею малой худобою?

      Мне отведенный кислород,

      которого я жду века́ми,

      неужто он до дна допьет

      один, огромными глотками?

      Моих друзей он станет звать

      своими? Всё наглей, все дальше

      они там будут жить, гулять

      и про меня не вспомнят даже?

      А мой родимый, верный труд,

      в глаза глядящий так тревожно,

      чужою властью новых рук

      ужели приручить возможно?

      Ну, нет! В какой во тьме пустой?

      Сам там сиди. Довольно. Дудки.

      Наскучив мной, меня в простор

      выбрасывают виадуки!

      И в солнце, среди синевы

      расцветшее, нацелясь мною,

      меня спускают с тетивы

      стрелою с тонкою спиною.

      Веселый центробежный вихрь

      меня из круга вырвать хочет.

      О Жизнь, в твою орбиту вник

      меня таинственный комочек!

      Твой золотой круговорот

      так призывает к полнокровью,

      словно сладчайший огород,

      красно дразнящий рот морковью.

      О Жизнь любимая, пускай

      потом накажешь всем и смертью,

      но только выуди, поймай,

      достань меня своею сетью!

      Дай выгадать мне белый свет —

      одну-единственную пользу!

      – Припомнишь, дура, мой совет

      когда-нибудь, да будет поздно.

      Зачем ты ломишься во вход,

      откуда нет освобожденья?

      Ведь более удачный год

      ты сможешь выбрать для рожденья.

      Как безопасно, как легко,

      вне гнева ве́ка или ветра —

      не стать. И не принять лицо,

      талант и имя человека.

      Каков мерзавец! Но, средь всех затей,

      любой наш год – утешен, обнадёжен

      неистовым рождением детей,

      мельканьем ножек, пестротой одёжек.

      И в их великий и всемирный рёв,

      захлёбом насыщая древний голод,

      гортань прорезав чистым остриём,

      вонзился мой, сжегший губы голос!

      Пусть вечно он благодарит тебя,

      земля, меня исторгшая, родная,

      в печаль и в радость, и в трубу трубя,

      и в маленькую дудочку играя.

      Мне нравится, что Жизнь всегда права,

      что празднует в ней вечная повадка —

      топырить корни, ставить дерева

      и меж ветвей готовить плод подарка.

      Пребуду в ней до края, до конца,

      а пред концом – воздам благодаренье

      всем девочкам, слетающим с крыльца,

      всем людям, совершающим творенье.

      Что еще вам сказать?

      Я не знаю,

      И не знаю: я одобрена вами

      иль справедливо и бегло охаяна.

      Но