Заря боролась со звездами,

      тебя я ризою обвил,

      осыпал пышными цветами

      и кротко с тихими мольбами

      земле родимой возвратил.

      И над тобою преклоненный,

      я долго плакал в тишине

      и внял обет душой смущенной,

      что ты подругой обновленной

      однажды явишься ко мне.

      С тех пор прошел я путь тяжелый,

      скитался долго одинок

      и, обходя чужие долы,

      из терний, тихий и веселый,

      для встречи новой сплел венок.

       На утренней звезде

      у трав мы тихо вопрошали:

       скажите, травы, где

      пророк без гнева и печали?

      Был день заветный недалёк,

      мы певчих птиц спросили в роще:

       скажите, где пророк,

      пророк веселый, полный мощи?

      Был солнца зной невыносим,

      спросили мы у дев стыдливых,

       не встретился ли им

      пророк любви, пророк счастливых?

      Но, шелестя у наших ног,

      дремали травы без тревог,

      но песни птиц не умолкали

      и мы ответа не слыхали.

      Смеялись дочери земли;

      они купаться к морю шли…

      Я пустынею робко бреду

      и несу ей свечу восковую.

      Ничего от пустыни не жду,

      ни на что не ропщу, – не тоскую.

      Тени жадно столпились кругом,

      их пустыня мне шлет роковая.

      Неповинен пред ней я ни в чем,

      как невинна свеча восковая.

      Кем, зачем мне она вручена?

      Я не знаю, пред тайной робею…

      Но не мною свеча зажжена,

      и свечи загасить я не смею…

      Томительна глухая ночь,

      но мирно теплятся лампады,

      и духа, полного отрады,

      забвенью сна не превозмочь.

      Мы ждем. Мы рано в храм пришли,

      надели белые одежды

      и в полночь – мира и надежды

      достойно жертвы принесли.

      Печать позорную греха

      мы смыли чистыми слезами,

      престол украсили цветами

      и ждем с молитвой Жениха.

      И мы дождемся: Он придет —

      при звуках радостных цевницы

      и с первым отблеском денницы

      нам искупленье принесет.

      К Нему навстречу потечем

      мы с громким гулом ликованья

      и со слезами упованья

      мольбу за спящих вознесем.

      И будет тих – глубокий взгляд

      святых очей Его над нами

      и над склоненными главами

      слова прощенья прозвучат.

      Мы ждем. Молчит глухая ночь,

      но ярче теплятся лампады,

      и в сердце веянья отрады

      забвенью сна не превозмочь.

      Я затеплил свечу и молюсь горячей,

       и Кому я молюсь, – я не знаю.

      И увидит ли Он жар молитвы моей,

       и услышит ли зов, – я не знаю.

      Но я видел в младенчески-ясных очах

       отблеск тайны святой и прекрасной.

      И я видел чело молодое в лучах,

       озаренное думой прекрасной.

      И правдивое слово сказать я боюсь;

       отчего я боюсь, – я не знаю.

      Но затеплив свечу, горячей я молюсь

       и о ком я молюсь, – я не знаю.

      Когда в полночь с башни монастыря

      прольется в долины медленный и протяжный звон,

      и месяц, поднявшись над лесом,

      зальет своим матовым блеском

      всю окрестность,

      я выйду к тебе.

      Я выйду осторожно, как ласковый ребенок,

      и подойду к глубокому, спящему озеру.

      Ты встанешь передо мной бескровная и белая как туман,

      откинешь назад свои мягкие, как водоросли, волосы

      и,