Что касается речей, тут важны три вещи: кто говорит, как говорит и что говорит, – причем последнее наименее важно.

      Речь – дело необычайно ответственное. Прочитав плохую 30-минутную речь перед 200 слушателями, вы потеряли всего полчаса. Но ваша аудитория потеряла 100 часов, то есть четыре дня с лишним; за это вас стоило бы повесить.

      Говорить нужно искренне, кратко и сидя.

      Чем меньше ума, тем напыщенней речь; так малорослые тянутся вверх на цыпочках.

      Неученые кажутся богаче словами, ведь у них что на уме, то и на языке.

      Если вам удалось заставить публику засмеяться, она начинает слушать, и тогда вы можете говорить почти что угодно.

      Если в своих речах я начну шутить, люди подумают, что больше я ничего не умею. Для репутации политика нет ничего опаснее, чем быть все время шутливым.

      То, что оратор проигрывает в глубине, он наверстывает в длине.

      Ни один оратор не думает, когда говорит; ни одна аудитория не думает, когда слушает.

      Говорят, что оратор всего значительнее, когда он воспламенен, когда он негодует. Нет: он сильнее, когда подражает гневу.

      Почему человек, сказав: «Ну, я не оратор…» – тут же начинает доказывать это на практике?

      Вы никогда не станете хорошим оратором, если вам есть что сказать.

      Все искусство политического оратора заключается в том, чтобы не сказать ничего. Это гораздо труднее, чем кажется.

      Политики умудряются ничего не сказать и при этом настаивать, что их неправильно процитировали.

      Ему нечего сказать, а его еще и замалчивают.

      Указую господам сенаторам, чтобы речь держать не по писаному, а своими словами, чтобы дурь была видна каждого.

      Откуда я знаю, что я думаю, пока я не услышу, что говорю?

      Мне обычно требуется около трех недель, чтобы подготовить блестящую импровизированную речь.

      Речи спартанцев, стоиков, героев, святых и богов были коротки и определенны.

      Ораторы должны упражняться, редактируя телеграммы.