Шучу. Я спорить не хотел.

      Все время препираться скучно.

      Ты, брат, ворчун и нелюдим.

      Хоть разорвись ему в угоду,

      Одно лишь наказанье с ним.

      Нет от него житья-проходу.

      Еще «спасибо» говорить,

      Что ты пристал ко мне, как муха?

      О сын земли! Хочу спросить,

      Что б делал ты без злого духа?

      Не спас ли я тебя вполне

      От философского угара?

      И не благодаря ли мне

      Ты не сошел с земного шара?

      Так что ж ты разгонять тоску

      Засел совой под тенью граба

      И варишься в своем соку,

      Питаясь воздухом, как жаба?

      О, как в тебе еще, заметно,

      Сидит ученый кабинетный!

      Когда б ты ведал, сколько сил

      Я черпаю в глуши лесистой,

      Из зависти одной, нечистый,

      Ты б эту радость отравил.

      Вот неземное наслажденье!

      Ночь промечтать средь гор, в траве,

      Как божество, шесть дней творенья

      Обняв в конечном торжестве!

      Постигнуть все под небосводом,

      Со всем сродниться и потом

      С высот свалиться кувырком –

      Куда, сказал бы мимоходом,

      Но этого простейший стыд

      Мне выговорить не велит.

      Какая грязь!

      Какая грязь!

      Вся кровь от ярости зажглась.

      Как твой стыдливый слух тревожит,

      Едва я прямо назову

      То, без чего по существу

      Твоя стыдливость жить не может!

      Ну что же, лги и лицемерь,

      Насколько совести хватает,

      Однако вот о чем теперь:

      В своей конурке Гретхен тает,

      Она в тоске, она одна,

      Она в тебе души не чает,

      Тобой жива, тобой полна.

      Ее любовь, как ширь разлива,

      Без удержу, без берегов,

      А сам ты присмирел трусливо

      И руки умывать готов!

      Чем созерцать, как за опушкой

      Мерцает хор ночных светил,

      Ты б приунывшую подружку

      За жар любви вознаградил!

      Она в окошко наблюдает,

      Как тянут тучи без числа,

      И дни и ночи распевает:

      «Когда б я ласточкой была!»

      Она то шутит, то ненастье

      Туманит детские черты,

      Ее глаза по большей части

      Заплаканы до красноты.

      Змея! Змея!

      Да, вижу я,

      Что клюнуло, душа моя!

      Сгинь, искуситель окаянный,

      О ней ни слова, негодяй,

      И чувственного урагана,

      Уснувшего, не пробуждай!

      А девочку терзает