Бедняга и поэт, и нелюдим несчастный,

      Дамон, который нас стихами всё морил,

      Дамон, теперь презрев и славы шум напрасный,

      Заимодавцев всех своих предупредил.

      Боясь судей, тюрьмы, он в бегство обратился,

      Как новый Диоген, надел свой плащ дурной,

      Как рыцарь, посохом своим вооружился

      И, связку навязав сатир, понес с собой.

      Но в тот день, из Москвы как в путь он собирался,

      Кипя досадою и с гневом на глазах,

      Бледнее, чем Глупон, который проигрался,

      Свой гнев истощевал почти что в сих словах:

      «Возможно ль здесь мне жить? Здесь честности не знают!

      Проклятая Москва! Проклятый скучный век!

      Пороки все тебя лютейши поглощают,

      Незнаем и забыт здесь честный человек.

      С тобою должно мне навеки распроститься,

      Бежать от должников, бежать из всех мне ног

      И в тихом уголке надолго притаиться.

      Ах! если б поскорей найти сей уголок!..

      Забыл бы в нем людей, забыл бы их навеки.

      Пока дней парка нить еще моих прядет,

      Спокоен я бы был, не лил бы слезны реки.

      Пускай за счастием, пускай иной идет,

      Пускай найдет его Бурун с кривой душою,

      Он пусть живет в Москве, но здесь зачем мне жить?

      Я людям ввек не льстил, не хвастал и собою,

      Не лгал, не сплетничал, но чтил, что должно чтить.

      Святая истина в словах моих блистала

      И музой мне была, но правда глаз нам жжет.

      Зато фортуна мне, к несчастью, не ласкала.

      Богаты