Мы, право, не живем

      На месте всё одном,

      Но мыслями летаем;

      То в Африку плывем,

      То на развалинах Пальмиры побываем,

      То трубку выкурим с султаном иль пашой,

      Или, пленяся вдруг султановой женой,

      Фатимой томной, молодой,

      Тотчас дарим его рогами;

      Смеемся муфтию, деремся с визирями,

      И после, убежав (кто в мыслях не колдун?),

      Увидим стройных нимф, услышим звуки струн,

      И где ж очутимся? На бале и в Париже!

      И так мечтанием бываем к счастью ближе,

      А счастие лишь там живет,

      Где нас, безумных, нет.

      Мы сказки любим все, мы – дети, но большие.

      Что в истине пустой? Она лишь ум сушит,

      Мечта всё в мире золотит,

      И от печали злыя

      Мечта нам щит.

      Ах, должно ль запретить и сердцу забываться,

      Поэтов променя на скучных мудрецов!

      Поэты не дают с фантазией расстаться,

      Мы с ними посреди Армидиных садов,

      В прохладе рощ тенистых,

      Внимаем пению Орфеев голосистых.

      При шуме ветерков на розах нежных спим

      И возле нимф вздыхаем,

      С богами даже говорим,

      А с мудрецами лишь болтаем,

      Браним несчастный мир да, рассердясь… зеваем.

      ……

      Так, сердце может лишь мечтою услаждаться!

      Оно всё хочет оживить:

      В лесу на утлом пне друидов находить,

      Укрывшихся под ель, рукой времян согбенну;

      Услышать барда песнь священну,

      С Мальвиною вздохнуть на берегу морском

      О ратнике младом.

      Всё сердцу в мире сем вещает.

      И гроб безмолвен не бывает,

      И камень иногда пустынный говорит:

      «Герой здесь спит!»

      Так, сердцем рождена, поэзия любезна,

      Как нектар сладостный, приятна и полезна.

      Язык ее – язык богов;

      Им дивный говорил Омир, отец стихов.

      Язык сей у творца берет Протея виды.

      Иной поет любовь: любимец Афродиты,

      С свирелью тихою, с увенчанной главой,

      Вкушает лишь покой,

      Лишь радости одни встречает

      И розами стезю сей жизни устилает.

      Другой,

      Как славный Тасс, волшебною рукой

      Являет дивный храм природы

      И всех чудес ее тьмочисленные роды:

      Я зрю то мрачный ад,

      То счастия чертог, Армидин дивный сад;

      Когда же он дела героев прославляет

      И битвы воспевает,

      Я слышу треск и гром, я слышу стон и крик…

      Таков поэзии язык!

      Не много ли с тобой уж я заговорился?

      Я чересчур болтлив: я с Фебом подружился,

      А с ним ли бедному поэту сдобровать?

      Но, чтоб к концу привесть начатое маранье,

      Хочу тебе сказать,

      Что пременить себя твой друг имел старанье,

      Увы, и не успел! Прими мое признанье!

      Никак я не могу одним доволен быть,

      И лучше розы