Отовсюду объятый равниною моря,

      Утес гордо высится, – мрачен, суров,

      Незыблем стоит он, в могуществе споря

      С прибоями волн и с напором веков.

      Валы только лижут могучего пяты;

      От времени только бразды вдоль чела;

      Мох серый ползет на широкие скаты,

      Седая вершина – престол для орла.

      Как в плащ исполин весь во мглу завернулся

      Поник, будто в думах, косматой главой;

      Бесстрашно над морем всем станом нагнулся

      И грозно нависнул над бездной морской.

      Вы ждете – падет он – не ждите паденья!

      Наклонно он стал, чтобы сверху взирать

      На слабые волны с усмешкой презренья

      И смертного взоры отвагой пугать.

      Он хладен, но жар в нем закован природный:

      Во дне чудодейства зиждительных сил

      Он силой огня – сын огня первородный —

      Из сердца земли мощно выдвинут был!

      Взлетел и застыл он твердыней гранита.

      Ему не живителен солнечный луч;

      Для нег его грудь вековая закрыта;

      И дик и угрюм он: зато он могуч!

      Зато он неистовой радостью блещет,

      Как ветры помчатся в разгульный свой путь,

      Когда в него море бурунами блещет

      И прыгает жадно гиганты на грудь.

      Вот молнии пламя над ним засверкало.

      Перун свой удар ему в сердце нанес —

      Что ж? – огненный змей изломил свое жало,

      И весь невредимый хохочет утес.

      В дни, когда в груди моей чувство развивалося

      Так свежо и молодо

      И мечтой согретое сердце не сжималося

      От земного холода, —

      В сумраке безвестности за Невой широкою,

      Небом сокровенная,

      Как она несла свою тихо и торжественно

      Грудь полуразвитую!

      Как глубоко принял я взор ее божественной

      В душу ей открытую!

      На младом челе ее – над очей алмазами

      Дивно отражалося,

      Как ее мысль тихая, зрея в светлом разуме

      Искрой разгоралася,

      А потом из уст ее, словом оперенная,

      Голубем пленительным

      Вылетала чистая, в краски облеченная,

      С шумом упоительным.

      Если ж дева взорами иль улыбкой дружнею

      Юношу лелеяла —

      Негою полуденной, теплотою южною

      От прелестной веяло.

      Помните ль, друзья мои? там ее видали мы

      Вечно безмятежную,

      С радостями темными, с ясными печалями

      И с улыбкой нежною.

      С ней влеклись мечтатели в области надзвездные

      Помыслами скрытными;

      Чудная влекла к себе и сердца железные

      Персями магнитными.

      Время промчалося: скрылся ангел сладостной!

      Все исчезло с младостью —

      Все, что только смертные на земле безрадостной

      Называют радостью…

      Перед девой новою сердца беспокойного

      Тлело чувство новое;

      Но уж было чувство то – после лета знойного

      Солнце сентябревое.

      Предаю забвению новую прелестницу,

      В грудь опустошенную

      Заключив лишь первую счастья провозвестницу

      Деву незабвенную.

      Всюду в жизни суетной – в бурях испытания

      Бедность обнаружена;

      Но, друзья, не беден я: в терниях страдания

      Светится жемчужина —

      И по граням памяти ходит перекатная,

      Блещет многоценная:

      Это перл души моей – дева невозвратная,

      Дева незабвенная!

      На востоке засветлело,

      Отошла ночная тень;

      День взлетел, как ангел белой…

      Отчего ж ты грустен, день?

      «Оттого порой грущу я,

      Что возлюбленная ночь,

      Только к милой подхожу я —

      От меня уходит прочь.

      Вот и ныне – под востоком

      Лишь со мной она сошлась,

      Ярким пурпурным потоком

      Облилась и унеслась.

      Вслед за ней туманы плыли,

      Облаков