Нажимать все кнопки подряд было ошибкой: наше тихое, безмолвное житие враз нарушилось, и не стало в нем ни благочестия, ни чистоты. Началось все с разговоров с прогрессивным журналистом. «В России, – говорит, – всё лучше, чем кажется». Ага, good to know. Улыбается, мы-то с ним – элита. Сейчас нас поддержит государство. И стали к нам наезжать чиновники – с непрошеными проверками (как еще в мирное время может заявить о себе государство?) и так, показаться.

      Начальство почему-то решило, что раз чего-то нет в областном центре, то и у нас быть не должно (министр – мне: «Я тебя в область возьму!»). Маленькие начальники, надо сказать, еще и очень неухоженны, некрасивы физически. Что делали эти мальчики в детстве: мучили животных, были старшинами в армии? Венец эволюции – особый биологический вид, совершенно равнодушный к наличию в жизни содержания. Слово, взгляд, рукопожатие – все бессмысленное. Чиновники, особенно пожиже, полагают, что нет большего счастья, чем занять их место. В этом шизофреническом, вымышленном мире говорят о вещах несуществующих, но силой разговоров получающих какое-то демоническое полусуществование. Одно теперь хорошо – нет проклятой идеологии (на памятнике Ленину написано углем: «Миша, это Ленин», никто не стирает), мыслями моими они управлять не хотят.

      Большой начальник (сейчас уже бывший, их часто меняют) словоохотлив. О себе говорит в третьем лице («Такой-то вам обещает…»), как будто быть начальником – его сущность. Другое дело: «И гибну, принц, в родном краю…» – принца можно заколоть, его нельзя снять. В противовес риторике советских времен (подвиг простого труженика и т. п.) теперь о «народе» начальник говорит с гадливостью или со снисходительным презрением: «Пришла бабушка в поликлинику…» Сынок, какая она тебе бабушка? Вот в соседней области главного врача одной из больниц осудили условно и сняли с должности. Была безумная старушка, которая все время ходила в больницу, надоедала, мешалась под ногами. Главврач попросила начальника милиции что-нибудь сделать: не знала, что старушка «не бесхозная» – так теперь говорят. Милиционеры отвезли старушку в лес, где ее загрызли одичавшие собаки. Милиционерам дали от шести до восьми лет.