Свет в окнах квартиры Анни и Жана Ги в монреальском квартале Плато замигал.

      Они оторвались от своих занятий и уставились на лампы в потолке.

      Свет мигал. Мигал.

      Но устоял.

      Анни и Жан Ги переглянулись и вскинули брови, потом вернулись к разговору. Жан Ги рассказывал ей о своей встрече сегодня утром с расследователями.

      – Они тебя просили что-нибудь подписать? – спросила Анни.

      – Откуда ты об этом знаешь?

      – Значит, просили?

      Он кивнул.

      – И ты подписал?

      – Нет.

      – Хорошо.

      Перед его мысленным взором возникли листы бумаги на столе перед ним, их выжидающие лица.

      – Ты была права. У них своя повестка. Я боюсь, твоему отцу грозит не только временное отстранение или даже увольнение.

      – А что?

      – Толком не знаю. Они не предъявляли никаких обвинений, но все время возвращались к наркотикам. К тем, которые он пропустил.

      – Они сразу об этом знали, – сказала Анни. – Он им сразу сказал. Предупредил копов по всей стране и в Штатах. Американское управление по борьбе с наркотиками перехватило наркоту, которая пересекла границу. Верно?

      – Да, с помощью твоего отца.

      – И твоего.

      – Oui. Но немалая часть ушла. Килограммы. Здесь. В Монреале. Где-то. Мы несколько месяцев искали. Использовали всех наших информаторов. И ничего. Когда эта дрянь попадет на улицы…

      Он не закончил предложение, не зная, что сказать.

      – Это просто ужасная дрянь, Анни.

      – Я знаю.

      Жан Ги отрицательно покачал головой:

      – Ты только думаешь, что знаешь, но ты не знаешь. Представь себе худшее. Хуже не бывает.

      Она представила.

      – И вот это будет лучшим из того, что может случиться, – сказал он.

      Анни улыбнулась, думая, что он шутит. Наверняка преувеличивает. Но потом улыбка сошла с ее лица.

      Так плохо.

      – Я думаю, они догадываются, какая говнобуря поднимется, когда эта дрянь попадет на улицы. Им нужен козел отпущения.

      – Им?

      – Им. – Он поднял руки. – Я не знаю. Я плохо разбираюсь в этой политической мерзости. Этим занимался твой отец.

      – Но дело политическое?

      – Я так думаю. Никого особо не беспокоит судьба тех несчастных сукиных сынов, которые будут покупать дрянь на улицах. Они прикрывают собственные задницы.

      – А отец знает?

      – Я думаю, догадывается. Но он все еще пытается отыскать эту чуму. Он не смотрит в том направлении. Я, честно говоря, думал,