Тридцать три ненастья. Татьяна Брыксина
Читать онлайн книгу.
из родного дома в сырую тесную землянку.
Полагаю, расказачивание было лишь формальным поводом для расправы над казаком, воевавшим на стороне белых в Гражданскую войну. Другой дед, Федот Никифорович, воевал за красных. В Гражданскую ему, ездовому, оторвало снарядом ступни, и он, почти двухметроворостый, был вынужден нести эту муку до конца жизни, вставая на колени лишь передохнуть или передвигаясь по хате. Для обоих дедов Василий был первым внуком. Девчонок, рождавшихся позже, никто всерьёз не учитывал.
Описать подробнее историю двух семейств для меня дело непосильное. Василий часто рассказывает мне об этом, и я изумляюсь счастью его повествований, общему ладу любви и мудрого смирения сватов друг перед другом – таких непохожих людей, особенно дедов Алексея и Федота. В поэме «Деды» это выражено им с предельной достоверностью. Слава богу, в семье сохранилось множество фотографий, на которых можно пристально рассмотреть всех-всех-всех. Макеев сегодня, став сентиментальным и слабым, а то и просто хвастливым, о детстве своём говорит взахлёб. Может, светлой памятью о давнем защищает измученную душу? Может, не чувствует в сегодняшнем мире былой сельской простоты. Домашние любили и кохали его на грани баловства, как редко бывает в большинстве трудноживущих крестьянских семей. Меня тоже в моей родне любили, но любовь по-макеевски – это совсем другое. Слабого, выпивающего, не помнящего дней рождения своих родных и близких, Васю поныне жалуют сёстры, племянники, бесчисленные крестники, отпрыски всего разветвившегося древа Фетисовых-Трофимовых, как они сами себя определяют по уличному, казачьему прозванию.
Более всех на свете Василий ценил свою матушку Елену Федотьев-ну и, может быть, меня – попречную жену Татьяну, стоящую заслоном и оберегом на рубежах нашей нелёгкой семейной жизни…
На таймере 8:15. Сынок и не думает подавать признаков пробуждения. А завтрак по расписанию в 8:30.
– Вася, пора вставать, овсянка остынет!
И он начинает шевелиться, долго ищет ощупкой тапки около кровати, садясь за стол, устраивает сбоку газету. Торопить его бесполезно. Есть в этом что-то маниакальное – не отрывать глаз от печатных строчек, а что читать – значения не имеет.
Пристрастившись к чтению с пятилетнего возраста, Василий определил это как главное удовольствие жизни. Сколько раз штрафовали его, читающего, гаишники при переходе улицы в неположенном месте. Гаишник подлетит, свистанёт почти над ухом, гаркнет подходящее к ситуации слово, а этот поднимает бессмысленно голубые глаза и разводит руками.
– А я что? Я ничего. Вот иду, газету читаю… За что штраф? Я ни в чём не виноват.
Иногда бывает и так:
– Иди завтракать! Каша остывает.
– Нет, сначала я за свежими газетами сбегаю. Куда ты меня гонишь со своим завтраком?
– Поимей совесть! Опять подлянку затеваешь? Меня уже трясёт от ненавистных слов «сначала сбегаю за газетами».
Часто, слишком часто газетная тема для него – лишь