Тридцать три ненастья. Татьяна Брыксина
Читать онлайн книгу.
авантюристы и лицемеры, клеветники и начетчики, любители кумовской благодати пусть идут лесом, нам не по пути. И они меня не любят, заранее зная, что не стану молчать и подлаживаться под их шулерские обвычки. Как всякий Телец, рождённый в год Быка (я – 6 мая 1949 года), могу бесконечно и упорно тянуть свой воз, свыкаясь с ярмом на шее, но если бич погонщика слишком уж нещаден, ломану копытом без деликатности. Уж простите, господа хорошие! Жизнь учила меня не по гладкому асфальту цокать, а вязнуть в пахоте. Слезами, враньём и подхалимажем я ничего себе не выслуживала – это подтвердит каждый. Так почему нужно молчать в тряпочку, видя, что творят перед твоим носом разнообразные проходимки и проходимцы? Быки не шипят и не лают, они, если припрёт, громогласно бунят на всю округу.
На Краснознаменской, 8 (Союз писателей) я стала появляться с 1973 года, посещая занятия макеевской литстудии, напитываясь его щедрым умом-разумом. В те годы как раз и формировалось новое поколение волгоградских литераторов. Для большинства из нас Дом этот был свят, а его устои и принципы несомненны. Чуть позже человек десять-двенадцать из студийцев, издав первые книжки, потянулись в профессионалы, в члены СП России. Принимали строго и по заслугам. Сынков и дочек в творческий Союз не проталкивали с чёрного хода. Помню лишь один случай неправого приёма: в 1981 году на писательском собрании Иван Михайлович Кандауров не набрал при тайном голосовании нужного количества голосов (-11!). Но как же не услужить партийному функционеру из обкома КПСС? Писательский билет ему выписали в Москве, минуя все промежуточные этапы. Суровая Агашина подняла бунт, отказываясь садиться с ним за один стол. Прошло 35 лет, а случай этот помнят все, кто был тому свидетелем.
Отношения между писателями были хоть и не сплошь дружескими, но очень простыми. По всем кабинетам и коридорам неслось: «Васька, заходи – новый анекдот расскажу!», «Ванюшка, у тебя пивка нету?», «Сашка, ты за что обидел вахтёршу Марь Михалну?» Однако никто не смел назвать Агашину Риткой, Леднёва – Валькой, Малыгину – Надькой. Дело понятное: есть дружба и не дружба, приятельство и пиетет, приязнь и неприязнь. Но честь писательская соблюдалась чуть ли не по уставу. Уворованный или купленный за бутылку чужой текст считался позором. А уж если у мужа с женой, издавших дуплетом по новой книжке, обнаруживались одинаковые стихи, аж до десятка – позор несмываемый. Было такое, было! И Литгазета писала об этом, и писательская организация кривилась брезгливо, и вера в этих людей пропадала. Теперь они пишут: «Мы любим друг друга за то, за что нас другие не любят». Да за что же вас, голубчики, любить? Для неудачного стихотворения есть честная редактура, для чужого стихотворения в твоей книжке – наше вам с кисточкой. Слава богу, случаи эти редки.
Честный по отношению к слову Макеев глупил по молодости, но… никогда не правил моих стихов и прозы, ни строчки, а уж тем более не дарил собственных текстов. Говорил так:
– Чужое всегда выплывет, и как ты будешь людям в глаза смотреть? Оправдано лишь редактирование, но не