Вот имена… ушедшие… Но в них закрепилось отшумевшее время.

      Медно-песчанен колорит Исхода.

      История течет пестрым неуправляемым потоком событий, и только Исход проявляется как первородное Божественное направленное усилие. И сколько бы на него ни накладывались другие пласты и потоки истории, из-под всего, как вечный архетип, проступает Исход.

      Из малого семени, первородной клейкой среды, произойдет великий народ – древо жизни, а на ветвях его – живая плоть тысячелетий.

      За спиной уже складывается новая память, преследуемая и освещаемая луной, бегущей по водам вслед Исходу…

      Ветер гонит из гнезд памяти новые имена, места, стоянки.

      Исход, отраженный сверху вниз – в выпуклых глазах ящерицы. Понимает ли скрывающаяся в ней душа это различаемое взглядом движение массы существ, уходящих за край земли? Исчезающих в движении – и потому остающихся вечно живыми…

      Они еще себя не осознали.

      Только враг думает, что знает их язык.

      Только ребенок, который войдет в землю обетованную, знает, что говорят их пророки…

      Время по сей день гонится за Исходом, не в силах его поглотить…

      Кочевье – форма существования с минимумом уюта и обжитости, малого домашнего круга, и потому почти настежь открыто космическим пространству и времени.

      Луна – идол безумцев и лунатиков – входила в каждодневье как инструмент времени – иначе как начать отсчет сорока лет пустыни? Ведь Его не обманешь, как это делает ребенок, перескакивая числа, чтобы ускорить бег времени.