Свет луны сухой и бледный

      Чертит волны, чертит скалы;

      Словно проволокой медной

      Время тянется устало.

      В этом мраке, в этом мраке

      Все давно в оцепененье —

      И деревья, и собаки,

      И хмельные откровенья.

      Даже чайки бездыханны,

      И недвижны, и бескрылы.

      Это море, словно в ванной

      Кафель, серый и унылый.

      Без тебя мне одиноко —

      На свободе, как в темнице.

      В этой гавани порока

      Корабли – чужие лица.

      Где ты, где ты, кто с тобою

      Ныне делит хлеб и ложе,

      Оставляя шум прибоя,

      Словно тапочки в прихожей?..

      Лишь стает ночь, и утро будет вздорным,

      Сверкнет на солнце радостно булат.

      И ветер, изгоняя дух тлетворный,

      Раскроет окна заспанных палат.

      И завопят ленивые калеки,

      Что пролежали здесь без года век,

      О том, что им названье – человеки,

      И гордо-звучно слово «человек».

      Но все сметет с пути воскресший демон:

      Пробирки, склянки, пепельницы и

      Холодной бритвой полоснет по венам

      И возвестит пророчества свои.

      Какая ночь, какая тишь!..

      Но до утра уже полшага.

      Все невесомо, странно, лишь

      Огней естественна ватага.

      И спят облезлые дома,

      Укрывшись серой штукатуркой.

      Какая чудная тюрьма,

      Где вечно все играют в жмурки.

      И натыкаются впотьмах

      На куст оттаявшей сирени,

      И мнут задумчиво в руках

      Обрывки сонных наваждений;

      Идут, не зная ни о чем,

      И запинаясь о коряги,

      И нервно дергая плечом,

      Пытаются взмахнуть мечом

      В порыве смуты и отваги…

      Это будет немного печальней, чем звук колокольчика сонный.

      Это будет похоже на память, что вдруг объявилась сегодня.

      Шелест тонких страничек блокнота спешит в фейерверк заоконный,

      Мне остается только осевший и тающий снег прошлогодний.

      Что ж,