Наступила зима. Зимой трудно работать под Микки Рурка. Шерстяные носки, фланелевые поддергайки, варежки, шарфы, шапки – все это лишает твой образ лаконичности. Шапки я вообще ненавидел. В России не придумано красивого и легкого зимнего головного убора. Даже самый элегантный мужчина, надев кроличий треух, становится похож на собственного далекого предка, скифа или древлянина. Больше того, вокруг шапок создана своя зимняя субкультура, шапку можно мять в руках в моменты смущения или подбрасывать в воздух в моменты восторга. Шапкой можно занюхивать выпивку. Шапку даже используют для самообороны: кинул в лицо, а сам – ногой по яйцам. Микки Рурку было хорошо: натянул легкое пальтецо – и вперед. А что делать мне, когда на улице минус двадцать пять?

      Сопли, опять же.

      Вполсилы размышляя об этом, в конце января я шел от вокзала домой, через город, немилосердно заметаемый снегом. Днем сдал последний хвост, сессия была позади, по этому поводу выпил с приятелями портвейна. На автобусной остановке увидел аварию: слишком лихо подкативший номер тридцать восьмой не сумел затормозить в черной ледяной каше и ударил мордой в спину стоявшему номеру четырнадцатому. Из обоих номеров выбирались разочарованные люди. Несколько самых наивных требовали вернуть деньги. Никого не убило и не ранило, но две или три бабы заполошенно причитали – просто так, для порядка. Прямая, высокая, темноволосая, в красном пальто выбралась из толпы плечом вперед, отошла в сторону и задумчиво прикусила губу. Мне всегда нравилась такая задумчивость. Женщина, которая не знает, что делать, сразу становится привлекательной.

      Свою шапку, вязаную, туго обтягивающую череп, так называемую пидорку, я снял еще в вагоне. Полбутылки портвейна, вечер, пятница, метель, двадцать лет, два месяца как вернулся из армии – сам Бог велел презреть непогоду.

      Посмотрел в ее лицо (румянец, усталый рот, глаза-губы накрашены), кивнул. Она училась в соседней школе. Имени я не помнил, но она – Лена? Оля? – фигурировала среди знакомых, то ли девушка дальнего приятеля, то ли подруга одноклассницы, – в общем, был повод для формального приветствия.

      Уже прошел мимо, дальше, – я любил мимо проходить, по касательной к любому событию, тем более что событие выглядело примитивным, нелюбопытным: подумаешь, два автобуса столкнулись; потом замедлил ход, развернулся. Она все еще стояла, ожидая, чем закончится передряга.

      – Пойдем, – сказал я, приблизившись. – Это надолго.

      – Нет, – ответила она. – Такой снег. Я на каблуках. Спасибо. Мне далеко. На Южный.

      – Сейчас придет другой автобус, и вся эта толпа, – я показал на скопище черных спин и меховых малахаев, – в него полезет. А ты на каблуках. Тебя раздавят на фиг… Пойдем. До Южного – пятнадцать минут прогулочным шагом.

      Не знаю, что бы сделал Микки, окажись он посреди маленького городка, на тропе, пробитой в полуметровых серых сугробах. Под ручку