Через пятнадцать лет, в середине июня, сидел на открытой веранде кафе на Кузнецком Мосту. За столом слева пили латте и пересмеивались он и она, невыносимо красивые и свежие, как две маленькие радуги; она – слегка жеманная, но явно местная, московская барынька, дочь или внучка какого-нибудь торговца недрами, сливочная девочка с пронзительно-голубыми глазами; он – загорелый, в льняном костюме и туфлях «репетто», свободно откидывающий корпус на деревянную спинку стула, улыбающийся умеренно плотоядно, тоже совсем молодой, но уже солидный; когда-то я сам был таким.

      Судя по репликам, это было их первое полноценное свидание.

      – Я выхожу, – говорила она, – у стены мужик стоит. Страшный, старый, пьяный. Смотрю – не могу понять. Где-то видела, а где – не помню. Тут мне Наташка звонит… Это подруга моя, я тебе говорила, Наташка… Ты где, чего пропала, приезжай, мы же в кино собрались, на второго «Железного человека»… Я смотрю на этого, пьяного, думаю про «Железного человека» и – фигак! – понимаю, что это Микки Рурк. Реальный! Пьяный в хлам, седой весь, морщины – ужас… Он как раз перед этим у Вани Урганта в передаче участвовал, как ее, забыла, где они с Цекало сидят и гонят, в прямом эфире, безо всякого сценария…

      – Это Москва, – мягко ответил ее спутник. – Тут все возможно.

      Я демонстративно смотрел в дальний угол веранды, где три материально обеспеченных шалавы в розовых велюровых костюмах деловито сосали из трубочек слабоалкогольные коктейли. Шалавы переговаривались очень тихо. Наверное, стеснялись малороссийского акцента.

      Ощущение, что все идет не так, то появлялось, то исчезало.

      Она извинилась, встала, прошла мимо меня, – на правой ноге выше икры, с обратной стороны колена, сильно вылезли два сосуда, и вид этих нежно-фиолетовых линий, предвестниц варикоза, почти примирил меня с действительностью.