Сейчас, конечно, ему было выгодно отрицать осведомленность о деятельности концлагерей и роли в репрессиях, сваливать все на других (желательно, покойников) и всячески пытаться акцентировать внимание Трибунала только на своей разведывательной деятельности. Для этого он и использовал давно знакомые ему тонкости юридической практики, к числу которых относилось владение презумпцией невиновности – коль отступать некуда, пусть обвинители доказывают, а он будет все отрицать.

      – Хотите сказать, – продолжал советский обвинитель, – что вы никакого отношения к деятельности системы концлагерей не имели, и все, собранные следствием, доказательства вашей к тому причастности – фикция?

      – Я не исключаю, что был осведомлен об их существовании и о том, что там отбывают наказание преступники, которых ловило и с которыми боролось РСХА. Но о методах…

      – РСХА отвечало за пенитенциарную политику рейха! – всплеснул руками Руденко. – Как же вы его возглавляли, если не совершали инспекционных поездок по подконтрольным вам учреждениям?

      – Я не сказал, что не совершал их…

      – Да и из материалов дела следует, что совершали, и частенько!

      – Но кто вам сказал о том, что я был свидетелем творившихся там зверств? Я о них не знал… – упрямо сопротивлялся загоняемый в угол шеф тайной полиции.

      – А кто был их инициатором?

      – Очевидно, персонал…

      Журналисты в зале стали хохотать.

      – Персонал