Любопытно то,  что две картины включают детали резко контрастные (шум и гам/молчание; ощущение многолюдия/одиночество; тени облаков <т. е. солнце, которое являет себя косвенно, а прямо из-за его яркости на него и не посмотришь>/бледное светило <т. е. луна>; пышно-золотое/бледное), но и детали повторяющиеся, но все равно разные: тени облаков/неясные, но обильные тени.

      В начальной зарисовке присутствие наблюдателя не обозначено. В третьей строфе его состояние становится главным предметом повествования. В итоговой части наблюдение и рефлексия взаимодействуют. Нарастание внимания к предметным теням активизирует их переносный смысл, не затрагивает, но обозначает философский взгляд, за зримым угадывается присутствие незримого.

      В последней строке прямо обозначено как предмет раздумий «царство теней». В лаконичном стихотворении показано в сменяющихся кадрах движение времени – всего-то от угасающего дня (еще не определившего, что он угасает) до первых шагов ночи. А в композиции не проглядывается ли в зеркальном и предельно сжатом отражении весь ход человеческой жизни? Вначале просто впитывание в себя впечатлений жизни? И волей-неволей размышление о царстве теней в ее конце?

      Оппозиция «былое/ныне» образует жесткую связку в стихотворении Юрия Кузнецова «Возвращение».

      Шел отец, шел отец невредим