Hеба серое болотце.

      Влажная стена.

      У балкона чайка бьётся,

      будто простыня.

      Бедолага, шаромыга,

      марлевый испод.

      Это утро. Это Рига.

      Это Hовый год.

      Ох, упрям! Сижу в кабаке.

      Сыт и пьян, и нос в табаке.

      То ли песня вдалеке,

      то ли где-то свадьба…

      Штоф вина на столе пустом

      у окна, а в окошке том —

      над господским над прудом

      белая усадьба.

      Сыр да бор да негромкий сказ,

      мол, недобр у барыни глаз —

      привораживает враз,

      хуже не сказать бы…

      Черти пьяные, вы о ком?

      Я-то с барыней не знаком!

      Ну а сам взгляну тайком

      в сторону усадьбы.

      Что ж, колдунья, твоя взяла!

      Грош кладу я на край стола.

      Углядела, повела…

      Век тебя не знать бы!

      Волшебством ты и впрямь сильна:

      я в шестом кабаке спьянА,

      а в окошке вновь она —

      белая усадьба…

      Как ты там, за рубежом,

      у стеклянных побережий,

      где февральский ветер свежий

      так и лезет на рожон?

      Та ли прежняя зима

      в городках, где даже тюрьмы

      до того миниатюрны,

      что уж лучше Колыма?

      Ты в моем проходишь сне

      мостовой черногранитной

      за новёхонькой границей

      в новорожденной стране.

      Взять нагрянуть невпопад

      в город вычурный и тесный

      под готически отвесный

      прибалтийский снегопад.

      Ты откинешь капюшон,

      на меня с улыбкой глядя.

      Растолкуй мне, Бога ради:

      кто из нас за рубежом?

      Так неистова светла

      грань весеннего стекла,

      что хотел бы жизнь растратить —

      да растрачена дотла!

      Четвертованная грусть.

      Четвертованная Русь.

      Я к тебе через границу

      и ползком не проберусь.

      Кружевные берега

      да непрочные снега —

      всё как есть перечеркнула

      полосатая слега.

      Вот и водка налита,

      да какая-то не та:

      вроде пробую напиться —

      не выходит ни черта.

      Колобродит у окна

      одичалая весна.

      Впору гибнуть за Отчизну,

      хоть и бывшая она…

      Счастье, выглянув едва,

      обернулось пьяным бредом.

      То ли предали слова,

      то ли я кого-то предал.

      ЦвЕта крови и чернил

      грязь и ржавчина в горниле.

      То ль кого похоронил,

      то ль меня похоронили.

      Безнадежное