Женщина проводила уходящего мужчину взглядом. Сквозь прореху между створок приоткрытой ненадолго двери она успела заметить журнальный стол, на котором были разбросаны какие-то бумаги, и расположенные около него легкие кресла. Когда створки вновь сомкнулись, Лиза искренне удивилась тому, что через стеклянные, а значит, по определению, прозрачные стены этого номера ничего не было видно, ни стола, ни кресел, ни, даже, силуэта Виктора. Увиденное настолько поразило Лизу, что она подошла вплотную к двери и присмотрелась. Ничего! Она приложила к лицу руки, загородив глаза от яркого света, надеясь, что это позволит ей, все-таки разглядеть что-нибудь внутри. Ничего! Может быть, она предприняла бы еще что-нибудь в этом же роде, что бы удостовериться в абсолютной непрозрачности стеклянных стен номера снаружи, но, вдруг, отчетливо осознала, насколько смешно она выглядит, если стекла прозрачны изнутри. Она, как будто посмотрела на себя с противоположной стороны, прижимающуюся вплотную к двери, с расплющенным от соприкосновения со стеклом носом и гримасой провинциального удивления на лице.

      – Стыдно. – Подумала Лиза, и вдруг, прислушавшись к собственным ощущениям, осознала, что нет, не стыдно. Просто смешно, ужасно смешно. Почему ей не стыдно? Совершенно непонятно. Должно быть стыдно! Обязательно должно! … Но не стыдно!

      Она вернулась на кресло террасы и продолжила наблюдать за дочуркой, которая, в этот момент, как и все остальные детишки, что-то рисовала.

      Виктор вернулся довольно скоро, переодевшись в голубую майку, которая подчеркивала чистоту цвета его небесно-голубых глаз, и короткие шорты, на тон или два темнее майки.

      По выражению его лица Лиза попыталась понять, видел ли он ее недавние смехотворные телодвижения, но безуспешно. Либо он их, действительно,