Волна и камень. Илона Якимова
Читать онлайн книгу.
младший из Шуйских, склоняясь над ложем, – разорви меня на части, если беда случилась не из-за какого-либо яда…»
– Николашка! Люев!
– Здесь, боярин, – Люев поклонился, пряча за спину кровавый отрез хлопчатой бумаги, которым оттирал руки.
– Что мыслишь? Отравлен?
– Нелегко сказать, боярин. Не припомню, чтобы так от яда мучились. Не мышьяк это, скажу наверное. Не меркурьево железо, не белена… Позволь измыслить, Андрей Михайлович – похоже на обычную горячку, когда дыхание сдавливает, воспаляется в груди и голова исходит жаром…
– Помилуй, Люев, дядя здоровья с детства на троих запас! На дворе май, не декабрь – какая, коновал ты, горячка?
– Но…
– Дам я тебе «но»! Говорю тебе – отравлен! От яда и спасайте его, лекаришки, награда вам будет по трудам. А не спасёте…
Договорить племянник не успел – дядя рванулся на ложе, взвился, часто задышал, выпучил глаза, откинулся вновь на подушки и, раскачивая головой, выпалил:
– Бельский… Иоанн… Письмо… Письмо! Пыль, всё пыль. Жизни поруха… Бельский… Аспид, аспид! Удавить! Змея!
И провалился снова в беспокойное беспамятство. Люев уже подбежал к изголовью. Из коридора, где прекрасно расслышали выкрики больного, просунулись лица приближенных. Лекарь, осмелевший с перепугу, махнул на них – нельзя, нельзя! – другой рукой хватаясь прощупать пульс. Младший Шуйский вытурил свитских из светлицы, припечатав их «спиногрызами» и «прихлебателями», сморщил лоб и глубоко задумался.
– Николай, что это было сейчас с Иваном Васильевичем?
Люев приподнял больному веко, положил ладонь на лоб, прижал большое мягкое ухо к месту, где билось сердце, прикрыл властителя до шеи атласным одеяльцем, выпрямился.
– Кончается, Андрей Михайлович. Передавай свово дядю божьим людям.
К вечеру Иван Васильевич Шуйский, свежеиспеченный владыка земли русской, усоп, так больше в здравый ум и не придя. Долгий путь на вершину власти на ней же и закончился, оттуда Бог и прибрал. В рай ли, в ад – на этот счет мнения у людей расходились. Ну да что рядить, когда самое время смотреть да решать, кому теперь у кормила обретаться. Так примерно думал про себя каждый, кто по воле рождения и службы принимал участие в деле управления державой.
Впрочем, главный управленец на сей миг был известен. Что дела опекунства теперь перешли от Шуйского-дяди к Шуйскому-племяннику – о том каждый памятовал. А это означало, что он и только он мог передавать боярам и народу волю отрока Старицкого. А на деле – свою волю, обрекая ее в нерушимую форму указов и наставлений.
И Частокол воспользовался новыми обстоятельствами немедля. Он умудрился посетить юного самодержца ранее, чем успело остыть тело любимого родственника. О чем говорили они с мальчиком, и говорили ли вообще – это никому не ведомо. Но мало кто сомневался, что эта встреча