Она была так хороша собой,

      Что все мужчины с жаром каждый раз

      Любой каприз, любой ее приказ

      Бросались выполнять наперебой.

      А время шло… Тускнел пожар волос.

      Она ж не чтила никаких резонов.

      И как-то раз, капризно сморщив нос,

      Она сказала: – Я хочу пионов!

      И вдруг удар: никто не встрепенулся,

      На божество никто не поднял глаз.

      И только муж пробормотал: – Сейчас. —

      Пробормотал, а сам не шелохнулся…

      Тогда ей было впору зарыдать.

      Она была жалка в своих страданьях.

      Как важно в жизни, помня о желаньях,

      Возможностей своих не забывать!

      Милую полюбя,

      Я не играл с ней в прятки:

      И сердце свое, и себя —

      Все отдал ей без остатка.

      Но хоть смущена была,

      Недолго она колебалась:

      Сердце мое взяла,

      А от меня отказалась.

      Видимо, лестно ей

      Было, гордясь красою,

      Сердце мое, как трофей,

      Всюду носить с собою.

      Пусть тешится! Ей невдомек,

      Что тем себя и погубит.

      Слишком опасен ток

      В сердце, которое любит.

      В холод груди ее

      Тайный огонь пройдет,

      Сразит ее сердце мое,

      Всю, не щадя, сожжет.

      Кружите, ветры, смеясь!

      Твердите, что я чудак!

      Но верю я – грянет час.

      Но знаю я – будет так:

      С глазами, полными слез,

      Милую, всю в огне,

      Сердце мое, как пес,

      Назад приведет ко мне!

      Как нежданного счастья вестник,

      Ты стоишь на пороге мая,

      Будто сотканная из песни,

      И загадочная, и простая.

      Я избалован счастьем мало.

      Вот стою и боюсь шевелиться:

      Вдруг мне все это только снится,

      Дунет ветер… и ты – пропала?!

      Ветер дунул, промчал над садом,

      Только образ твой не пропал.

      Ты шагнула, ты стала рядом

      И чуть слышно спросила: «Ждал?»

      Ждал? Тебе ли в том сомневаться!

      Только ждал я не вечер, нет.

      Ждал я десять, а может статься,

      Все пятнадцать иль двадцать лет.

      Потому и стою, бледнея,

      И взволнованный и немой.

      Парк нас манит густой