Послевкусие страстей и превратности мнимой жизни. Вадим Михайлов
Читать онлайн книгу.
БДТ князя Мышкина, придал образу вождя революции нервную импульсивность, неуверенность и даже робость. Мышкин стал вождём революции! Эту картину потом упрятали так далеко, что мало кто её видел… Но тогда Платон смонтировал этот крупный задумчивый план Смоктуновского с кадрами голода, расстрелами, похоронами… Поцелуями влюблённых… Рождением детей… И время от времени врезки – грустный задумчивый интеллигентный – трагический! – Ленин – Мышкин. Его нервные руки. И ещё один кадр из другой запрещённой картины – нескончаемый поток людей, несущих красные гробы…
Ленин закрывает лицо руками.
Тогда впервые Платон Фолтин задумался над вопросом, почему самые страшные тираны созревают внутри интеллигентных и талантливых людей? Как будто в оклад иконы вставляют лицо Сатаны…
Он чувствовал, что отношения правителя и народа, власти и общества похожи, имеют одни корни с отношениями мужчины и женщины. И насилие – естественный элемент этих отношений. Насилие как утверждение незыблемого порядка, утверждение первородства мужчины, как гарантия, что мужчина может проявить свою силу, защищая женщину. А правитель может защитить свой народ… Но народу, как и женщине, придётся принять насилие как норму жизни.
Сознание Платона отключалось, когда он пытался додумать эту мысль до конца и понять «почему?». И он забывал, о чем думал… Как будто неведомое предохранительное устройство срабатывало в нём. Как будто бесы не давали ему додумать эту крамольную мысль.
Почему и как перерождаются люди?
Красивая синекрылая стрекоза давала жизнь страшной казаре.
А казара, описав круг жизни, становилась прекрасной стрекозой.
Может быть, эти люди, ставшие тиранами, были всегда верными служителями зла, а добрыми и интеллигентными только прикидывались?..
Или невозможно сохранять государство и порядок в нём добротой и справедливостью?!
Он так и не нашёл ответа, но сторонился власти, как заразной неизлечимой болезни.
Этот внутренний запрет на размышления о природе власти в государстве и семье и губительном её влиянии на тонкое и совершенное устройство человека вызвал в нём подозрение, что он зомбирован, как и большинство окружавших его людей.
Были темы, разрешённые для обсуждения и закрытые, которых нельзя было касаться даже в разговорах с близкими.
Были теоремы, которые нужно было доказывать, и были аксиомы, в которые следовало верить.
Мир казался прочным и незыблемым. Люди смеялись, хотя им было не до смеха. Возмущались, но в душах не было гнева и возмущения. Осуждали тоже всенародно, а в душе восхищались и завидовали.
Он понял – единственное спасение, единственная возможность остаться живым человеком – это обрести себя и не поддаваться дрессуре…
И работа в кино годилась для этой цели, как лекарство, как инструмент познания жизни, а иногда как следственный эксперимент…
Эти поиски были так же непредсказуемы и опасны, как хождение по болоту. Как хождение на лесоповал под охраной собак…
Всемирно известный