Окончил он и замолчал угрюмо;

      В глазах его отчаянное мщенье

      Сверкало, страшной битвой угрожая,

      Для всех опасной, кто слабей, чем Бог.

      Но вот с противной стороны поднялся,

      Чтоб возразить Молоху, Велиал.

      Он видом был приятнее и мягче,

      Чем тот, и был прекраснейший из всех,

      Кого лишилось Небо: был он создан,

      Казалось, для высоких, славных дел,

      Для высшего достоинства; но лживо

      В нем было все и пусто; с языка

      Мед капал у него; он мог дурное

      В разумнейшем представить виде; лучший

      Совет он мог испортить, исказить,

      Затем что мысли низменны в нем были:

      В пороке он искусен был, в делах же

      Возвышенных ленив и боязлив.

      Но ухо он умел ласкать словами

      И вкрадчиво так начал речь свою:

      «Я был бы очень за войну, о князи,

      И в ненависти к нашему Врагу

      Ни от кого я не отстал бы, если б

      То, что приводят здесь как главный довод,

      Чтоб нам начать немедленно войну,

      Мне не казалось доводом обратным,

      Не заключало б в сущности своей

      Зловещего для нас предположенья.

      Когда тот самый, кто в делах войны

      Здесь выше всех, исполнен недоверья

      К тому, что он советует, в чем прочих

      Он превосходит, мужество свое

      Лишь на слепом отчаяньи готовый

      Обосновать и ставя высшей целью

      Уничтоженье наше после некой

      Ужасной мести, –  что сказать об этом?

      Во-первых, в чем же будет эта месть?

      Ведь нам известно, что все башни Неба

      Полны отважных часовых и к ним

      Нам невозможно подойти; притом же

      Расположились лагерем вокруг

      Всей нашей бездны вражеские