Всадник скакал с севера. Судя по тому, что скакун шел крупной рысью, всадник поменял его на почтовой станции – а значит, был не путешественником или частным почтарем, а состоял на императорской службе.

      Густой туман, поднимавшийся над болотистой равниной, ветер с реки неохотно отгонял в сторону. Караульный на сторожевой башне лагеря Пятого Македонского подался вперед, придерживаясь рукой за зубец. Всадник с севера – значит, из Дробеты, Понтуса или даже Виминация. Седая пакля тумана на равнине вокруг лагеря напоминала о грядущей осени, а за ней – зиме. А зимой на лимесе всегда тревожно. И хотя даки уже два года не появлялись на южном берегу Данубия, все равно память о старых набегах закрутила мутный водоворот в душе караульного. Сам он служил на лимесе восьмой год, дважды с армией Траяна ходил на дакийскою сторону, лично видел склонившегося перед императором царя Децебала, но все равно не верил в прочность мира в этом краю.

      Всадник тем временем был уже близко – караульный разглядел посеребренную лорику центуриона, крыльями бьющийся за спиной плащ и почерневшую от пота шкуру гнедого коня.

      «Плохие вести», – решил караульный.

      Но, к его удивлению, всадник завернул не к воротам лагеря, а поскакал на юг – к канабе, и перешел с рыси на шаг – как ни торопился центурион, а коня пожалел. Караульный на башне проводил центуриона взглядом и понимающе усмехнулся: всадник спешил не по служебным делам, а домой, к семье. Вот те на! А коня он точно поменял на почтовой станции – скакуна этого караульный видел не раз – и все под бенефициариями наместника Нижней Мезии. Хороший скакун, абы кому не дадут.

      Подъехав