Пустой сундук. Но там, на самом дне

      сидит Надежда – крылья на спине,

      сандалики и платье из поплина,

      а рядышком, немного в стороне —

      она! она! Иль показалось мне?

      О Муза! Ты прекрасна и невинна,

      ты не обманешь, как твоя сестра —

      Надежда, что пообещать быстра,

      но, словно реку быструю, плотина

      ее посулы перекроет мир —

      дряхлеющий, изношенный до дыр,

      куда ни глянь – унылая картина!

      Пьян пролетарий. А капиталист

      ужасен, жаден, на руку нечист.

      О Муза! Сколь желанен твой приход!

      Ты наше время переходишь вброд,

      на броде ведь Пегасов не меняют!

      Не тешишь нас надеждою пустой —

      глядишь на нас, сияешь наготой —

      так девушки на пляже загорают,

      вуайериста насыщают взор,

      ни дерзкий взгляд, ни моралистов хор

      красавиц полуденных не смущают:

      одежды прочь – и кончен разговор.

      А впрочем – кризис, старики нищают,

      а к богачам спускается с небес

      земной красавец – верный мерседес.

      Но Муза! Стихотворную строку

      зачем в уста влагаешь старику?

      Стихосложенье – лишняя морока.

      Известно, старикам у нас почет,

      но стих теперь навряд ли кто прочтет,

      и выловит из мутного потока

      метафору, эпитет, параллель,

      оценит ритм и красоту созвучий,

      закономерность и несчастный случай.

      Наш скорбный труд утрачивает цель.

      Гремит попса, и речи пустомель,

      несет нам сплетни на хвосте сорока,

      История! Корабль твой сел на мель!

      О Муза! Хоть в стихах немного прока,

      с традицией-инерцией втроем,

      тебе сегодня песню воспоем.

      По базару ходят сумчатые приматы.

      Параллельны ряды мясные, фруктовые, овощные.

      На прилавках бывают абрикосы, вишни, томаты.

      Приматы бывают приезжие и коренные.

      За приезжими нужно присматривать, чтоб не пустили корни,

      не зацепились, не втиснулись, не заняли место на пляже.

      Море теплое, мирное, милое: ни линкор, ни

      эсминец его не тревожат. Сегодня даже

      пассажирские катера не подходят к причалу,

      не говоря о барках и турецких фелуках.

      Склоняясь, хладея, как Пушкин писал, мы идем к началу.

      Но летом, отогреваясь, забываем о смертных муках.

      Коренные носят корни в штанах или под юбкой.

      По первому требованию предъявляют друг другу.

      Волшебный крепкий орешек прячется под скорлупкой.

      Нищий тянет к прохожему прокаженную руку.

      Куда-то исчезли Циля и Моня, Абрам и Сара,

      товарищ Шапиро остался разве что в анекдотах.

      Летом