«…жили бригадой за городом, в бараке. Май выдался тёплый, асфальтировали громадный, только что выстроенный птичник, сулящий завалить страну высококачественной индейкой. Куда потом девалась чудесная плица – птичник-то был готов к сдаче – вопрос…

      Работка горячая, с раннего утра, по десять часов кряду. – Асфальту нельзя дать застыть. Вот и уламывались, пока шли машины. Молодые, здоровые…

      В бригаде семеро. Ребята из рабочих слободок, книг почти не читали.

      Выискался, однако, «интеллигент» – Витя. Недавно откинулся, но был удивительно гладок, упитан. Кругломордый, добродушный, юморной мужичок, уже женатый, в отличие от всех нас.

      Непохоже, что сидел на казённых харчах, рожу отъел такую – на воле не каждый отъест. Да, пожалуй, и не сидел. Даже в зоне умудрялся жрать от пуза. Земляк-начальник не только приладил к пищеблоку, заведовать тюремной библиотекой усадил. Витя пристрастился к чтению…

      Ну вот, после смены, бывало, развалимся всей бригадой на койках, и айда травить байки. А Витя – нет. Он КНИГУ читал. И нас, дураков, между прочим поучал. Как старший и прошедший лагерь. И нас поучал, и заветы будущему сыну заготавливал – жена была на сносях.

      «Вот, к примеру, – многозначительно начинал Витя – понесет мой сыночек бревно на субботнике, а я ему подскажу – первым под бревно не становись. И средним не становись…

      Становись последним.

      Двое понесут бревно, а ты на нем повиснешь… даже и на халяву ещё прокатишься. Передние не заметят, а тебе – прибыток. Обманул. Проехался задарма…

      И в трамвае места не уступай.

      Твоей матери, когда брюхатая была, много уступали? Си-идит себе здоровенная старушенция, а мать твоя, считай, уже на третьем месяце была!… Думаешь, уступили?..

      Вот и ты не уступай.

      И на лирику всякую плюнь. Дуй по главной линии, в лес не сворачивай…»

      Много чего проповедовал Витя, толстые пятки задрав на спинку железной койки. Философ, пусть и домашний. Самобытный.

      А уж как он КНИГУ читал, как читал – песня!.. Пузатая, без обложки и заглавия, но со штемпелем библиотеки спецучреждения книга.

      Как он её читал, как читал!..

      Слюнявил загодя палец, и начинал «процесс». Читает, читает, внимательно читает… а потом как пойдёт слюнявым пальцем отхлестывать страницы – только свист, не шорох даже…

      Отхлестнёт с десяток страниц, и снова притихнет. – Читает.

      А потом опять вдруг заслюнит палец, и – пошло!…

      А сам приговаривает при этом: «Шорох листьев не… колышет (другой тут, понятно, был глагол), шорох листьев не колышет… шорох листьев не колышет…»…

      Шорохом листьев называл всё, что не относится к сюжету, активному действию книги. Шорох листьев – любовные переживания, раздумья героев, переливы душевных волнений, лирический трепет… и, конечно, описания природы.

      Шорох листьев, короче.

      А коли вдуматься, шорох листьев – почти всё, из чего состоит великая литература. Без «шороха листьев»