В номере Татану, на диване, сидел её товарищ по курсам Анатолий Загребнюк. Он держал в руках общую тетрадь, которую только что она ему дала.

      – Спасибо, Ира, – сказал он, – я за вечер всё перепишу. Запросто перекатаю.

      – Да, Толя. До завтрашних занятий успеешь. Пока ты ездил на два дня в своё Заречинское, мы тут многое успели изучить. Оказывается, только у одного теста столько самых разных рецептур, и одних только пельменей по способу приготовлению, составу фарша, размерам, формам… Одним словом, сотни видов.

      – Экзамены, конечно, я сдам. Но я ни черта не понимаю в этом поварском деле, – с огорчением сознался Анатолий. – Но где-то же работать надо. Бабушка постоянно болеет. Вот и сейчас я к ней ездил.

      – Ты извини меня, Толя, за вопрос. А где твои родители?

          Он, волнуясь, потёр рукой свой единственный глаз пальцами правой руки, а левой так смял тетрадь, что Ирине показалось – вот-вот на пол посыплется бумага.

      – Да вопрос, как вопрос, – пожал плечами Загребнюк и на мгновение отвернулся в сторону. – Житейский вопрос. Родители у меня были геологами. Точнее, мама даже картографом. В общем, разбились они на вертолёте… три с половиной года назад. После этого мы со старшей сестрой перебрались к бабушке.

      – Так ты не один!

          Он встал с дивана и, сжав зубы, проговорил:

      – Нет, мы с бабушкой только вдвоём остались. Моя сестра Лена трагически погибла. Я пошёл! Надо переписывать конспекты.

      – Я не хотела сделать так, Анатолий, чтобы причинить тебе душевную боль. Просто я глупая… Я понимаю, что задавала тебе вопросы, которые тебе не очень приятны. Я хотела сказать, что они совсем не приятные. Посиди немного. Я приготовлю кофе?

      – Нет, не хочу никакого кофе. А глаз мне выбил камнем такой же пацанёнок, как и я. Просто играли, баловались. Мне тогда исполнилось всего пять лет, когда мы жили все вместе, в посёлке Заметный. Тогда все мои были живы…

      – Зачем ты мне рассказал об этом? Я ведь про твой глаз ничего не спрашивала.

      – На всякий случай, а вдруг ты поинтересуешься, почему я одноглазый.

          Она подошла к нему. Халатик распахнулся, и обнажил часть её тела. Ирина обняла руками его голову и сказала тихо:

      – Бедный ты, мой бедный. Тебе на белом свете, ещё хуже, чем даже мне. Хочешь, я всегда буду твоей женщиной? Хочешь, я прямо сейчас отдамся тебе?

          Он отстранил Ирину от себя:

      – Ты