Могла бы ходить я подолгу без жалоб,

      когда бы в ботинке не терло, не жало б,

      но я постоянно и хнычу, и ною:

      могли б мастера делать обувь иною!

      Какая-то малявка, невидимая глазу,

      нас всех арестовала, не спрашивая, сразу,

      и вы, большие дяди, и мы, большие тети,

      сидим себе под крышей, скучая по работе.

      Распотрошить богатеньких да и раздать все поровну —

      Советы так задумали всех вывести из тьмы,

      нет чтоб приставить к каждому Арину Родионовну,

      тогда, быть может, Пушкиных имели б больше мы.

      Ушел Евтушенко – поэт и проказник,

      друживший с властями, им вызов бросал,

      ушел он в шутливый и радостный праздник

      и долго оставшимся жить приказал.

      Воруют все. Не все, ну так почти.

      Но тут есть разница, и ты ее учти:

      на горстке честных держится мораль.

      Но мне их почему-то очень жаль.

      Выпьем, верная подружка

      всех моих суровых дней,

      ты моя пивная кружка,

      ведь с годами все сильней

      и чем дальше, как ни скверно,

      то все крепнет и растет

      наша дружба, что, наверно,

      и до смерти не пройдет.

      Ты всегда была со мною

      среди горестей и бед,

      в дни тяжелые, не скрою,

      лучше друга в мире нет.

      Когда я на целом свете

      был не нужен ни хрена

      никому, в минуты эти

      до краев опять полна

      поцелуем своим страстным

      ободряла меня вновь,

      возвращая на мгновенье

      жизнь, и слезы, и любовь.

      Ну а я все раз за разом,

      сколько – и не сосчитать,

      невпопад, неверным глазом

      наполнял тебя опять;

      и собачьей нашей жизнью

      уж давно по горло сыт,

      словно с плеч срывал я разом

      груз печалей и обид.

      Разлучить меня с тобою

      в этой жизни, и не раз,

      все пытались, взять к примеру

      исторический указ;

      тот что вместе с перестройкой

      появился, и тотчас

      трезвость стала нормой жизни

      как кошмарный сон для нас.

      Сколько раз в те дни лихие

      приходилось мне опять

      свою верную подружку

      всякой дрянью наполнять!

      Только сила убеждений

      становилась все сильней,

      и без страха и сомнений

      я хлебал столярный клей.

      Еще много потрясений

      нам