Ещё я буду сочинять

      на прочих непохоже,

      и ни одна на свете блядь

      мне помешать не сможет.

      Он был ужасно некрасив,

      в себе не очень был уверен

      и был поэтому спесив,

      надменен и высокомерен.

      Мы прошлое листаем не напрасно,

      кровавые рассматривая пятна:

      текущее становится нам ясно,

      а будущее – горько, но понятно.

      Часто вспоминаю, как во время оно

      был и я гуляка из не самых слабых;

      был я сластолюбец, нынче я сластёна —

      ем я шоколадку, думаю о бабах.

      В ленивом беспутстве своём

      девицы – одно наслаждение:

      они тяжелы на подъём,

      но очень легки на падение.

      Мир делится на множество частей,

      и есть у каждой собственные власти;

      история – симфония страстей,

      кипящих в это время в каждой части.

      Мне жизнь интересна с её необъятностью,

      и ради гульбы её сочной

      готов я мириться с любой неприятностью,

      но не с панихидой досрочной.

      В мире всё увязано и спаяно,

      прошлое – грядущему сродни,

      и братоубийственного Каина

      всюду повторяют в наши дни.

      Всё то, что уготовано судьбой,

      я принял, уважая рок могучий,

      а прочее, что рядом шло гурьбой,

      я тоже не отверг на всякий случай.

      Легко живя среди прогресса

      и покалечены империей,

      мы – щепки срубленного леса

      с большой невнятной фанаберией.

      Дружил я мало с забулдыгами

      и в их домах я не гостил,

      я жизнь мою провёл за книгами,

      а счастье скверны – упустил.

      Гляжу вперёд я неуверенно,

      и есть резоны у тоски:

      Россия будущим беременна,

      но травит все его ростки.

      Вот баба – ангел во плоти:

      мягчайший нрав, небесный лик,

      но если встать ей на пути,

      то ведьмой делается вмиг.

      Среди гавна живя, обычно

      брезгливым чувством вы томимы,

      потом гавно уже привычно,

      а дальше вы неразделимы.

      Сижу, сопя от наслаждения,

      и тихо сам себя ругаю:

      ведь наша жизнь, она – движение,

      которым я пренебрегаю.

      Греховна избирательность моя,

      но я уже, похоже, свыкся с ней:

      трагического много знаю я,

      но мне смешное ближе и нужней.

      Чем ярче та формулировка,

      где всё – враньё и напоказ,

      тем более легко и ловко

      она прихватывает нас.

      Улыбка бывает рассеянной,

      надменной бывает улыбка,

      пугливой и даже растерянной,

      когда объявилась ошибка.

      Прости, молодёжь, моё слово сердечное,

      такая мне вышла стезя,

      но сеять разумное, доброе, вечное

      никак без занудства нельзя.

      Живу я по-старчески благостно,

      любуюсь шумливой эпохой,

      а что было мерзко и пакостно,

      уже мне до лампы и похуй.

      Вокруг меня такие старики

      сегодня пьют, забыв речушку Лету,

      что вдруг и я здоровью вопреки

      гуляю вместе с ними по буфету.

      Я поживу ещё немножко,

      ещё мне многое дано,

      а после будет неотложка

      и покурить не суждено.

      Люблю свои стишки корявые:

      почти всегда строка опрятная,

      порой