Истёрлись юные томления,

      забыто первое свидание…

      У смерти есть уведомления,

      одно из первых – увядание.

      Снился мне удивительный бред,

      из разряда вполне сумасшедших:

      ем я свой ежедневный обед,

      а вокруг меня – тени ушедших.

      Печалюсь я совсем напрасно —

      течёт отменная пора:

      и в голове пока что ясно,

      и выпить хочется с утра.

      Никто на свете не повинен

      в житейских горестях моих,

      и в тесноте моих извилин

      опять лопочет новый стих.

      Столько мерзости в мире творится

      при молчащем общественном мнении,

      что светлеют причастные лица,

      а свидетели – в недоумении.

      Враньё и ложь не побороть,

      они царят сейчас,

      но кажется, и сам Господь

      наёбывает нас.

      Приснился мне роскошный сон:

      я в рай медлительно иду,

      а над котлами вознесён

      стоит мой памятник в аду.

      Моя поэзия простая

      полна исконных слов народных,

      и пусть меня ругает стая

      из эрудитов гуглеродных.

      Я сионист и русофил,

      я просто с этим вырос —

      во мне гнездо, похоже, свил

      раздвоенности вирус.

      Увы, но такая натура,

      и грустно мне в этом признаться:

      в меня мировая культура

      напрасно старалась впитаться.

      Немало в жизни было сложностей,

      на одоленье был я скор,

      а вот упущенных возможностей

      я не заметил до сих пор.

      Всё прошлое сгорает не дотла,

      судьба его совсем уже другая:

      из памяти оно ручьём тепла

      течёт, печаль и радость исторгая.

      Смотрю на морды, рожи, хари,

      на скотский в их чертах покой;

      конечно, все мы – Божьи твари,

      но не до степени такой.

      Раньше я не думал как-то никогда

      о великой трудности сосуществования:

      у людей без совести нету и стыда,

      и напрасны, значит, все увещевания.

      Остаток ощущая как избыток,

      браваду излучая и кураж,

      едва хлебнув живительный напиток,

      мы сразу же плюём на возраст наш.

      Загадка останется вечной

      при всём изобилии книжном:

      Творец существует, конечно,

      но в виде, для нас непостижном.

      Моё житьё весьма обыкновенно —

      уже с утра за письменным столом;

      а время, когда море по колено,

      в далёком и забывшемся былом.

      Смотрели б мы уверенней вперёд,

      и стал бы жить духовнее народ,

      но много очагов цивилизации

      страдает от еврейской оккупации.

      Строит