Ах, как бурен цыганский танец!

      Бес девчонка: напор, гроза!

      Зубы – солнце, огонь – румянец

      И хохочущие глаза!

      Сыплют туфельки дробь картечи.

      Серьги, юбки – пожар, каскад!

      Вдруг застыла… И только плечи

      В такт мелодии чуть дрожат.

      Снова вспышка! Улыбки, ленты.

      Дрогнул занавес и упал.

      И под шквалом аплодисментов

      В преисподнюю рухнул зал…

      Правду молвить: порой не раз

      Кто-то втайне о ней вздыхал

      И, не пряча влюбленных глаз,

      Уходя, про себя шептал:

      «Эх, и счастлив, наверно, тот,

      Кто любимой ее зовет,

      В чьи объятья она из зала

      Легкой птицею упорхнет».

      Только видеть бы им, как, одна,

      В перештопанной шубке своей,

      Поздней ночью спешит она

      Вдоль заснеженных фонарей.

      Только знать бы им, что сейчас

      Смех не брызжет из черных глаз

      И что дома совсем не ждет

      Тот, кто милой ее зовет.

      Он бы ждал, непременно ждал!

      Он рванулся б ее обнять,

      Если б крыльями обладал,

      Если ветром сумел бы стать.

      Что с ним? Будет ли встреча снова?

      Где мерцает его звезда?

      Все так сложно, все так сурово,

      Люди просто порой за слово

      Исчезали бог весть куда.

      Был январь, и снова январь…

      И опять январь, и опять…

      На стене уж седьмой календарь.

      Пусть хоть семьдесят – ждать и ждать!

      Ждать и жить! Только жить не просто:

      Всю работе себя отдать,

      Горю в пику не вешать носа,

      В пику горю любить и ждать!

      Ах, как бурен цыганский танец!

      Бес цыганка: напор, гроза!

      Зубы – солнце, огонь – румянец

      И хохочущие глаза!..

      Но свершилось! И мрак суровый

      Разлетелся! И после зла

      Все, кто жив, возвратились снова

      Правда все же пришла, пришла!