В силу дремучей политической безграмотности Митрофан Царскосельский не только не мог дотянуться до вершин высоких замыслов партийного начальника его родной области Фуражкина Гавриила Федуловича, но ему оказались не по плечу даже витийства жэковского руководства.

      Ему лишь удалось сделать весьма справедливый вывод о том, что Бельбель Ушатович, жэковский глава его квартала, и высокочтимая Аполлинария Семидолловна, страх божий для всей дворницкой братии, очевидно состоят в прямом родстве со всякими замами, секретарями и распорядителями, денно и нощно опекавшими дом шесть на тридцать шесть по Трёхкозьему переулку. Настолько они все были друг на друга похожи, будто вылупились из одного яйца заботливой мамаши-гадюки.

      В ситуации, в которой он по своей воле оказался, Митрофан сделал единственно правильный шаг. Укрепив свой штиблет на обколотой по всем краям мраморной ступени и цепляясь за кованые лестничные балясины, он сноровисто затащил своё худощавое и перемороженное, как у судака, тело на площадку маршем повыше, где, на его удачу, сиротливо подмигивала неверным светом чудом сохранившаяся лампочка. Жить стало веселее и значительно бодрее.

      Вскоре он стоял перед знакомой дверью с вырванным номерным знаком, задрапированной тёмно-коричневым потрескавшимся дерматином, обитым по периметру и в центре почерневшими от времени декоративными гвоздями со шляпками. Ветхий материал местами потрескался и лопнул, и через прорехи безобразными клочками высовывался утеплитель неизвестного происхождения.

      Прежде чем нажать кнопку звонка, Митрофан приложил ухо к дерматину и прислушался. Так он делал каждый раз, когда навещал «мастера на все руки» Касьяна Голомудько. Его крайне занимало, что за удивительные существа поселились в грязной вате и беспрестанно шуршали в ней, устраивая и перестраивая свои зимние квартиры.

      Однажды он даже осмелился засунуть под подкладку ладонь, за что был кем-то незамедлительно укушен за большой палец. После удачного эксперимента Митрофан ещё долго и с изумлением рассматривал прокол на коже, из которого выступила капелька алой крови, и гадал, что за тварь сделала это: или проклятые мыши, или он сам виноват, напоровшись на острый кончик кривого гвоздя? Ответа на столь сложный вопрос он не нашёл, но для себя решил, что куда ни попадя свои руки совать больше не будет.

      В этот раз бывший студент-прогульщик Царскосельский